Запах пролившейся крови был густым и неприятным, а копошение распростертых ниц людей – отвратительным. Герцог посмотрел на канцлера.
– Я желаю оказаться в Укромном саду. Меня там должно дожидаться охлажденное вино.
– Разумеется, мой господин. Я уверен, что все так и будет. Давайте направимся туда.
Канцлер повернулся и дал носильщикам знак подойти к трону с паланкином. Герцог наблюдал за их размеренным шагом: они тянули время для того, чтобы его приказ успел опередить его самого, так чтобы по его прибытии в Укромный сад охлажденное вино и только что заправленный одеялами и подушками диван уже его ожидали бы. Бывали дни, когда боль и одышка приводили его в такое раздражение, что он намеренно приказывал этим людям двигаться быстрее. После чего он обвинял их в том, что они его растрясли, а оказавшись в саду до того, как там приготовились исполнить любой его каприз, поносил канцлера и отправлял всю прислугу на порку. Да. Бывали моменты, когда боль доводила его до подобной мелочности.
Но не сегодня.
Его бережно перенесли с трона на паланкин. Он стиснул зубы, чтобы не застонать. Так мало плоти осталось, чтобы защитить его кости! Его суставы скрипели, когда он шевелил руками или ногами. Из-за долгих периодов неподвижности на его теле появились язвы, которые стали особенно глубокими там, где выпирали кости. В своем паланкине он сидел, свернувшись и сгорбившись – съежившиеся гусеницей останки человека. Когда вокруг него задернули занавеси, он был рад возможности поморщиться без свидетелей и сдвинуться с самых сильных пролежней.
Назревали неприятности. Он ощущал их запах и вкус. Он не был глупцом. Он видел это по тому, как отводят глаза его люди, как они без слов совещаются друг с другом, прежде чем повиноваться его приказам. Калсида выскальзывала у него из рук. Когда-то он был сильным воином – мужчиной, который мог гордиться не только своим высоким происхождением, но и своим телом. Когда-то он был похож на затаившегося тигра, готового метнуться со своего трона и порвать на кусочки любого, кто усомнится в его власти. Эти дни миновали. Он больше не способен внушать трепет одним своим видом.
Однако он не дурак. И никогда им не был. Он никогда не думал, будто одна только физическая сила позволит ему удерживать власть. Будь он глупцом, он не прожил бы так долго среди зыбучих песков политических фракций Калсиды. В молодости он был беспощаден, идя к власти и удерживая ее. Отсутствие живых сыновей ясно это демонстрировало. Он не заблуждался относительно тех людей, которые его окружали, или жадных наследников, рвущихся оказаться на него месте. Другие будут столь же беспощадными, захватывая свою долю добычи после его смерти. А некоторые не захотят дожидаться, чтобы эта смерть пришла естественным путем.