Новое здание в тюрьме — небольшая картонажная фабрика. Заключенные, пожелавшие работать, зарабатывают на ней копеек 30 в день. Работать идут не только ради денег, а в основном ради общения.
Помнится, в шестьдесят четвертом году женщин довольно скоро после утверждения приговора отправляли в лагеря. Сейчас они томятся порой по нескольку месяцев, так как число заключенных, идущих этапом, строго ограничено, а число сидящих в тюрьме — наоборот.
На третий день голодовки меня ведут к психиатру.
— В чем смысл вашей голодовки?
— Это единственная доступная мне форма протеста против заведомо ложного и клеветнического обвинения и незаконного ареста.
— А вам известно, что в случае продолжения голодовки мы вынуждены будем поместить вас в психоотделение?
— На каком основании?
— Голодающих положено изолировать, а у нас свободные одиночки есть только в психоотделении.
— Ну что ж, надо же и мне испытать, что такое советский психотеррор, о котором столько говорят проклятые империалисты…
— У нас в стране нет психотеррора.
— Да ну?! — обрадовалась я и чуть не захлопала в ладоши.
— По крайней мере, в Ленинграде, — смягчается психиатр.
— А Борисов и Файнберг?
— Я хорошо знаком с историей болезни Файнберга. Так вот, я вам со всей ответственностью заявляю, что Файнберг вышел от нас таким же стопроцентно здоровым человеком, каким он к нам попал.
В первые же часы заключения сигареты у меня кончились: я поделила их между такими же бедолагами, которым во время ареста не дали взять с собой самое необходимое. Слава Богу, у меня было две или три сигареты, когда я попала к моим «душительницам», — кто-то сунул перед уходом из «собачника». В общей камере, где я встретила знакомую Гинзбурга, с сигаретами в этот день было плохо. Но когда меня уводили на психоотделение, симпатизировавшие мне, но не очень доверявшие друг другу уголовницы тайно набили мне карманы сигаретами и папиросами — у кого что было. Психиатры у меня все отобрали: «Голодающему курить вредно». Дня три-четыре не курю. В первые дни голодовки это не особенно приятно, так как чувство голода ослабевает постепенно, а сигареты могли бы заглушить его.
Приходит мой адвокат. Его повели прямо в психоотделение и устроили нам встречу в кабинете врача. Первый мой вопрос к нему: «Вы курите?».
— Нет. Но я сейчас для вас что-нибудь раздобуду.
Он ловкий, мой адвокат. Выходит в коридор и, скорчив жалобную мину, обращается к ребятам из хозобслуги и санитарам:
— Заключенненькие, подайте бедному адвокату несколько сигареток.
Заключенные гордо презентуют ему целую пачку. Я счастлива.