— Нет! Мое тело уйдет туда, но не я сам. Меня расчленят, но не расплетут!
Коннор больше не может выносить мольбу в глазах Старки. Он отводит взгляд, а в следующее мгновение обнаруживает, что смотрит на акулу. Злобную, жестокую, хищную акулу. Взор Коннора скользит дальше по руке, к привычно стиснутому кулаку. Юноша разжимает и вновь сжимает пальцы, чувствуя, как они наливаются силой.
— Давай, Коннор. Делай быстро — я не буду сопротивляться.
Коннор взглядывает на приемную дверь разделочной камеры — та готова открыться в любой момент.
— Погоди, дай подумать!
— Некогда думать! Сделай это для меня. Пожалуйста!
Можно ли оправдать хладнокровное убийство? Можно ли считать его актом милосердия, а не жестокости? Если Коннор выполнит просьбу своего бывшего врага, останется ли он прежним Коннором? Если Старки не убить, его расплетут. Если же он будет мертв, то его лишь расчленят. Старки прав — во власти Коннора предотвратить его расплетение. Ужасная власть. Но, похоже, воспользоваться ею необходимо.
— Будь ты на моем месте, — вопрошает Старки, — что бы ты выбрал?
Коннору выбор ясен. Ему ни за что в жизни не захотелось бы узнать, что ждет его в этом отвратительном черном ящике. Он предпочел бы сначала умереть.
Быстро, боясь, что передумает, Коннор стискивает пальцы Роланда на горле Старки. Тот хватает ртом воздух, но не сопротивляется, как и обещал. Коннор давит сильнее… еще сильнее… и в тот момент, когда он перекрывает Старки доступ воздуха, происходит нечто совершенно неожиданное.
Кулак Роланда разжимается.
— Не останавливайся! — хрипит Старки. — Не останавливайся!
Коннор снова сцепляет пальцы вокруг шеи бывшего вожака аистят и давит, давит, ощущая, как под ними бьется пульс… и вновь его ладонь необъяснимо разжимается. Коннор хватает ртом воздух — он и не заметил, что перестал дышать, как и Старки.
— Трус! — воет Старки. — Ты всегда был трусом!
— Нет, — говорит Коннор, — дело не в этом.
И наконец до него доходит, что, собственно, не так.
Роланд пытался задушить Коннора этой же самой рукой накануне собственного расплетения… и не смог этого сделать.
Потому что Роланд не был убийцей.
Коннор медленно переводит взор с правой руки на левую, свою собственную, ту, с которой рожден. И вот эту самую руку он кладет на горло Старки. Эта рука впивается ему в глотку и сжимает, сокрушая трахею. В этой руке достаточно упорства и решимости, чтобы сделать то, что необходимо.
«Роланд никогда не был убийцей, — думает Коннор. — А вот я…»
Это труднее, чем Коннор когда-либо мог себе вообразить. В глазах его стоят слезы. «Прости меня, — говорит он, — прости меня!» Он даже не знает, перед кем извиняется. Юноша не отводит взгляд от умирающего… Глаза Старки выкатываются из орбит, он дрожит всем телом, лицо приобретает синюшный цвет… и все равно Старки заставляет уголки своего рта приподняться в торжествующей улыбке.