– До свидания, – сказал он.
– Я никому ничего не скажу. Возьми меня с собой.
– Я заказал «штайнхегер», – пробормотал Лейсер. – Мы с тобой ни о чем не разговаривали. Ты все время слушала музыку.
В этот момент им обоим стало страшно.
– Да, я слушала музыку, – повторила за ним девушка. – Все время.
– И эти города не закрывали, ты уверена? Лангдорн, Волькен, Калькштадт. Шесть недель назад?
– Зачем кому-то могло понадобиться их закрывать?
– Даже железнодорожную станцию?
– Про станцию я ничего не знаю, – ответила она, а потом заговорила очень быстро: – Но район действительно закрывали на три дня в ноябре. Никто не знает почему. И приезжали русские военные. Человек пятьдесят. Их расквартировали в городе. Примерно в середине ноября.
– Пятьдесят? А какая-нибудь техника?
– Только грузовики. По слухам, к северу отсюда проходили учения. Останься у меня на эту ночь! Или разреши пойти с тобой. Я пойду куда угодно.
– Какого цвета у них были погоны?
– Не помню.
– Откуда их прислали?
– Это были новобранцы. Некоторые из самого Ленинграда. Двое братьев.
– А куда они отправились потом?
– На север. Послушай, никто ничего не узнает. Я не из болтливых. И я тебе позволю все, что захочешь.
– В сторону Ростока?
– Да, они сказали, что едут в Росток. Но нам запретили об этом рассказывать. Люди из партийного комитета специально обходили все дома.
Лейсер кивнул. Его прошиб пот.
– До свидания, – сказал он еще раз.
– А если завтра? Завтра вечером? Я сделаю все очень хорошо. Что только пожелаешь.
– Возможно. Никому ничего не говори, поняла?
Она закивала в ответ.
– Не скажу. Мне нет ни до чего дела. Спроси, как найти Хоххауз позади Фриденсплатц. Квартира номер девятнадцать. Приходи в любое время. Я открою дверь. Только звони два раза. Тогда соседи будут знать, что это ко мне. Денег не надо. Будь только очень осторожен. Кругом рыщет полиция. Под Вильмсдорфом убили молодого пограничника.
Он легко нашел рыночную площадь, потому что к ней, казалось, сходились все улицы города. Отсюда было легче искать колокольню церкви и общежитие. В темноте он различал фигуры поспешно проходивших мимо людей. На многих было нечто похожее на мундиры и военные фуражки, оставшиеся, видимо, еще со времен войны. Иногда в свете тусклых уличных фонарей ему удавалось мельком разглядеть лица, и он искал в их замкнутых безрадостных чертах нечто, что мог бы возненавидеть. Он даже пытался мысленно подстегивать себя: ты должен ненавидеть, например, вот этого – он как раз подходит по возрасту. Но и эти мысли не пробуждали в нем ожидаемых эмоций. Вероятно, в другом городе, в ином месте он найдет тех, кого сумеет возненавидеть. Здесь почему-то не получалось. Эти были либо старыми, либо вообще никакими. Бедными и одинокими, как он сам. Он вдруг без всякой причины вспомнил вышку на границе, свою мастерскую после одиннадцати вечера, момент, когда он заколол пограничника, совсем еще юного. Даже моложе, чем Эвери.