— Да, но… — начал было Федор.
— Прошу тебя, иди, — прервала она его. — Будет худо, если тебя здесь застанут.
— Лиза, я не ведаю, что будет со мной в будущем, останусь ли я жив, или погибну, получу помилование или нет. Я не могу предложить тебе разделить со мной злосчастный мой жребий.
— Я знаю. И ничего не прошу. Ступай.
Лиза обняла Федора, сама прикоснулась к его губам.
— А теперь иди.
Федор поднялся со скамьи, еще раз поцеловал ее руки.
— Прощай, любимая. Я дам о себе знать.
Лиза молча кивнула. Он направился к стене, несколько раз оглянулся назад. Но лица Лизы уже не было видно, только неясный силуэт, вдруг слившийся с сумраком сада. Федор перелез через ограду и зашагал по улице. И чем дальше он отдалялся от Лизы, тем менее ощутимым становился груз случившегося, который по возвращении в казарму и вовсе стал не грузом, а так, некой пушинкой, подобно той, что легла во время пути на плечо его мундира. Дивов глубоко вдохнул, выдохнул и одним щелчком спорхнул пушинку со своего плеча.
Лиза смотрела в ласковые глаза отца, так похожие на ее собственные, и никак не могла подобрать нужные слова. Отчаяние и леденящий ужас накатывали на нее волной за волной, внутри все сжималось и скручивалось в тугой узел, как только она пыталась открыть рот и произнести то, что намеревалась. А сделать это было необходимо, потому как самой ей со всем этим справиться не было никакой возможности. Разве только руки на себя наложить.
— Что с тобой, душа моя? Какую неделю сама не своя ходишь. Бледненькая какая-то, кушаешь плохо. Уж не приболела ли? — вывел ее из задумчивости голос отца. — Так мы сей момент лекаря пригласим.
— Нет, папенька, не нужно. Я… совершенно здорова, — с трудом выдавила из себя Лиза и почувствовала, как начали пунцоветь ее щеки. Конечно, состояние ее болезнью назвать ни в коей мере не можно, но и обычным для незамужней девицы таковое не являлось.
— Что ж не весела, птаха моя? — озабоченно посмотрел на дочь Петр Иванович. — А коли хочешь, езжай с Ольгой Самсоновной на мызу, отдохнешь в тиши от шуму гарнизонного. Сейчас время самое подходящее — июль — макушка лета.
Генерал мечтательно прикрыл глаза, вспоминая душистый запах трав и цветов, мерное гудение пчел, золотистый, прозрачный, тягучий как только что выгнанный мед, июльский полдень на мызе, небольшой ферме, что приобрел он лет пять назад недалеко от Архангельска.
— Ба-а-атюшка, — дрожащим голосом произнесла Лиза. Попыталась подавить подступавшие к голосу рыдания, но попытки эти не увенчались успехом, и она залилась горькими слезами.