«Вези!»
И этот большой малоразговорчивый парень тяжело прыгал по скрипучим половицам, изображая коня, трубил автомобильной сиреной, вскидывал Тоньку к потолку и держал ее на вытянутых руках.
«Ведь ты моя дочка, да?» — допытывался он.
«Да».
«Поедешь со мной в Москву? Там у тебя будет сестренка Наташа. Поедешь?»
«Поеду, — отвечала Тонька. — А когда? Завтра, ладно? Ох, обманешь, не возьмешь!»
Он прижимал ее к груди и хохотал.
В сумерки в избу один за другим заходили, как бы прокрадывались, мужики. Они безмолвно теснились в углах, присев на корточки, чадили злым самосадом. Дым окутывал затвердевшие в думах лица. Мать зажигала лампу. Слабый свет луны растекался на масляных ликах икон, кружком ложась на газету, которую держал в руках Горов. И кто-нибудь из мужиков, кинув сощуренный взгляд из-под нависших бровей на стол, нечаянно ронял:
«Выйдет ли толк из этой затеи, из колхоза-то, а? Вот вопрос… Что там за ним кроется, — неведомо. На свете нет такой модели, чтобы примерку снимать. На глазок придется мастачить, на свою колодку. Сошьем скороходы-то, а они не по ноге, сдавят ногу: сядешь, пожалуй, на полпути…»
Горов равнодушно отмахивался:
«Не хочу я с вами разговаривать. Надоели. Охрип я с вами. На каждом собрании долбишь, долбишь одно и то же, а вы за свое: выйдет ли толк? Да на что вам примерка? Кто на свете может советскому человеку дать ее, примерку-то? Кто? К нам будут ездить за примеркой! Понятно?»
Мужики не обижались, только плотнее прижимались друг к другу, хитро переглядываясь, увещевали тихонько:
«Да ты не сердись, Михайла. Ты нам по-свойски, от всего сердца скажи. Ведь судьбу свою решаем. А вдруг петлю на нее накидываем, на судьбу-то?»
Горов отшвыривал газету, вылетал на середину избы; громоздкая тень металась по стенам, потолку, нависала над мужиками.
«Петля давно у вас на шее! — трубил он простуженным голосом. — Ее накинул вам кулак! Скоро он передушит вас, как котят, и не пикнете. Всех по одному! — И, подлетев к порогу, схватил веник, торопливо вырвал из него прутик и сломал его тремя пальцами. — Вот что он может сделать с одним человеком! А если все вместе? Попробуй-ка сломай? На, ломай! — Он сунул веник здоровенному парню, молча сидевшему рядом с отцом. — Ломай!»
Парень пугливо отдернул руки, будто ему давали змею, смущенно покосился на своего отца, взял веник, попробовал переломить его, не смог и швырнул к порогу:
«Крепко».
А Горов выпрямился, тень на стене замерла.
«Вот в чем наша сила — в коллективе! Как только мы сольемся вместе, — мы стена, мощь! И никакой враг нам не страшен: ни внутренний, ни внешний. Одолеем! — Он присел на корточки, сквозь дым вглядываясь в непроницаемые лица мужиков, и сказал уже тише, задушевнее: — Пройдет немного времени, и вы не узнаете своей жизни.. Как из ямы на свет выберетесь. Верно говорю. Загудит на полях машина, вместо коптилки «лампочка Ильича» загорится, в избе, на дворе, в чулане… Машинные станции будут. Вы мне верьте!»