И тут только мертвец обратил на него внимание. Голова медленно повернулась к человеку, пустые глаза вперились в сжавшегося Косого. Лицо, прежде недвижное, теперь обезобразила улыбка, будто кто-то незримый дернул за веревочки, приводящие в движение уголки рта, улыбка расплывалась все шире и шире. Покуда не лопнула мягкая, податливая плоть, разрывая улыбку все дальше, дальше, до самых мочек ушей.
Косой подавился вскриком. Уткнувшись в стену, забился и закричал, неистово суча ногами, пытаясь хоть так отбиться от восставшего из мертвых. Но мертвец поднял руку, и Косой разом захлебнулся в крике, не зажмурился – все ждал окончательного и бесповоротного удара, присоединяющего его к восставшему. Но удара не было. Свеча капала на пальцы, обжигая парафином, глаза заслезились, сердце билось отчаянно, но каждым его ударом Косой видел лишь кровь, пробивавшуюся по сети капилляров в зрачках. И мутный силуэт мертвеца в черном парадном костюме. Даже когда мертвец повернулся к нему спиной и начал неловко, неуверенно, согнувшись так, что снова треснула плоть, выбираться из склепа. Заскрипела отодвигаемая решетка, мертвец снова булькнул, засипел. И вышел на аллею.
И только после того, как глаза окончательно перестали видеть что-либо кроме сетки капилляров в ореоле неяркого пламени, после того, как слух потерял шорох шагов, исчезнувший в ночи, а запах тления стал медленно улетучиваться вслед за своим владельцем, Косой понял, что на сей раз его отпустили. Ему повезло, и он остался в живых. Долго ли, коротко ли, не имеет значения. Он остался в живых – и это главное.
18.
Бой окончательно стих, когда начало светать. Последние выстрелы прозвучали в половине шестого, за час до появления группы, идущей им на смену. Пост возле деревни был восстановлен – в Мели еще находилось несколько сотен бывших человек. Их движение, не видное в глухой ночи, стало снова заметно с рассветом. Оно не прекращалось ни на минуту, видимо, все это время. Важа не отрываясь, смотрел на единственную улочку деревни, и все ждал, когда из дома абрека выйдет девушка, медленно забредшая туда несколько минут назад. Когда это произошло, Важа вздрогнул всем телом и отбросил бинокль.
– Это Цацо, – тихо пробормотал он. – Я уверен. Это Цацо.
И закрыл лицо ладонями. Когда Бахва тронул его, глаза Важи были полны слез.
– Они все… все…, – бормотал он тщетно пытаясь скрыть слезы и поворачиваясь в стороны но всякий раз взглядом натыкаясь на своих товарищей. Смотреть на деревню он не мог, а более взглянуть оказалось некуда. Он беспомощно махнул рукой, в этот момент на помощь пришла Манана. Прижала голову к груди, что-то тихо зашептала, словно баюкая. Бахва отвернулся, склонив голову, стал разбирать и собирать свой карабин М-4. Автоматическое действие, заменявшее бойцу перебирание четок. Важа всхлипнул негромко и замолчал. Манана отстранилась, он пробормотал: «спасибо», – неловко, несмело. Она осторожно потрепала молодого человека по жестким, кучерявым волосам.