– Воду вы где брали?
– Наверное, снег топили? Не помню. Я хотела там в соборе спросить, но никто не захотел со мной разговаривать.
– Как вы хлеб делили?
– Мама приносила чемоданчик, на нем резала хлеб, делила на нас четверых – у меня еще две сестры были. Всем одинаково. Однажды мама не успела какие-то продукты отоварить, и соседка предложила одолжить ей макарон. Помню, что мама отнекивалась, говорила: «Не надо, вдруг завтра опять не отоварю и не смогу отдать». Вот такое благородство. А сейчас рассказывают, как люди в блокаду друг на друга бросались. Я помню, как мама берет у нее десять черных макарон и говорит: «Девчонки, все сразу сварим или половину?» Мы, конечно: «Сразу!» – «А на завтра?» – «А на завтра что-нибудь Бог на самолете пришлет». И вдруг вечером в темноте слышим крик: «Зоя Трофимова тут есть?» – «Есть, есть!» Пришел мамин брат, морской офицер, они неподалеку стояли, город защищали. Принес алюминиевую кружку, в ней масло сливочное. Несколько кусков сахара, хлеба и какой-то крупы. И все смеялись: действительно, Бог на самолете прислал! Это, наверное, в начале февраля было.
– Люди в подвале делились между собой продуктами?
– Нет, у каждого свое. Хотя у нас в доме жила женщина, у которой дочь была геологом в Сибири в экспедиции. Эта женщина собрала дочери посылку перед самым началом войны – печенье и шоколад, но послать не успела. Так вот она приходила к нам и давала детям по маленькому кусочку шоколада и по четвертинке печенья. Вот где героизм! Она ведь могла их продать или поменять. Человек вообще – нехорошее существо, хорошее быстро забывает и только к старости начинает добро вспоминать. Тут недавно какой-то писатель выступал и говорил: «Трупы в блокаду складывали штабелями!» Я за все время блокады, может, только два или три раза видела, как по Литейному везли покойников, покрытых брезентом. Но чтобы лежал труп на улице, только один раз видела.
– Вы часто на улицу выходили?
– А как же! Нас мама выгоняла на улицу в такой мороз! Чтобы не залеживались. Ведь гибли те, кто лежал. Те, кто легли, так и остались лежать. Много было таких, кто не сопротивлялся. Но у нас мама жесткая была, подзатыльник могла навесить еще как! Если бы я, например, пришла и стала ныть, что двойку получила, что учительница такая-сякая, мама бы меня отлупила. Так что мы все время выходили на улицу, хотя была такая слабость, что вставать не хотелось, конечно.
– И про людоедство вы ничего тогда не слышали?
– Насчет людоедства никогда не слыхала. У нас в подвале даже никто не варил ни клей, ни ремни.