Гиперэкстензия шеи, приведшая к растяжению гортанного нерва. Таков был диагноз доктора
Рено. Он сказал, что ему уже такое встречалось, и что через пару недель голос
Конрада начнет восстанавливаться. К концу марта, сказал доктор, Конрад будет
как новенький, так что волноваться не о чем. Ну да, ведь у самого доктора с
голосом было все в порядке. В отличие от моего брата. Уже наступил апрель, а
Кон по-прежнему писал записки и жестами показывал, что ему надо. В школу он
упорно продолжал ходить, пусть даже одноклассники над ним и подшучивали,
особенно с тех пор как Кон решил проблему участия на уроках при помощи
написанных на ладонях слов «да» и «нет». Еще у Кона был целый ворох карточек,
на которых он написал печатными буквами фразы посложнее. Больше всего
одноклассники потешались над вопросом «Можно в туалет?».
Кон, казалось, воспринимал насмешки вполне добродушно, зная, что в
противном случае подначки стали бы только хуже. Но однажды вечером я зашел в их
с Терри комнату и увидел, что Кон лежит у себя на кровати и беззвучно рыдает. Я
подошел к нему и спросил, что случилось. Дурацкий вопрос, знаю, но промолчать
было нельзя, и я не промолчал, ведь это не меня огрела по горлу Роковая Лыжная
Палка.
«Уйди!», – прошептал он одними губами. Его щеки и недавно
запрыщавевший лоб горели. Глаза опухли. «Уйди, уйди!», а потом: «Уйди на хер,
хреносос!», от чего меня всего передернуло.
Той весной у мамы в волосах появилась седина. Однажды, когда отец
пришел домой особенно усталым, мама сказала ему, что им надо отвезти Кона к
специалисту в Портленде.
— Ждать больше нельзя, — сказала она. — Пусть старый дурак Джордж
Рено говорит, что хочет, но мы-то с тобой знаем, что на самом деле случилось:
тот богатенький шалопай перебил нашему сыну голосовые связки.
Отец грузно уселся за стол. Никто не заметил, что в прихожей я
подозрительно долго вожусь со шнурками.
— Мы не можем его себе позволить, Лора, — сказал отец.
— Зато «Топливо Хайрэма» в Гейтс-Фоллз ты себе позволить смог! –
воскликнула она противным, едва ли не глумливым голосом, которого я раньше
никогда не слышал.
Отец сидел, уставившись в стол, хотя на столе не было ничего кроме
клеенки в красно-белую клетку.
— Именно поэтому. Мы сейчас идем по очень тонкому льду. Сама ведь
знаешь, какая была зима.
Мы все знали: теплая. Когда доход вашей семьи зависит от продажи
топлива для котлов, вы пристально следите за термометром между Днем
благодарения и Пасхой и молитесь, чтобы столбик не поднимался слишком высоко.
Мама стояла у раковины, опустив руки по локоть в пену. Где-то там,
в мыльном облаке, гремела посуда, словно мама хотела ее разбить, а не вымыть.