— Наверное, потому что он говорил таким разумным тоном. Так
нормально. Когда люди поняли, о чем речь, было уже поздно.
Может, и так, но я помню, как ближе к концу проповеди Реджи Келтон
и Рой Истербрук пытались ему помешать. Сам я понял, что что-то не так, еще до
ее начала, потому что Джейкобс не завершил чтение библейского отрывка своим
обычным заключением: «Да благословит Господь Свое священное Слово». Он никогда
об этом не забывал, даже в тот день, когда я его встретил и он показал мне
маленького электрического Иисуса, шагающего по Мирному озеру.
В день Ужасной проповеди он выбрал выдержку из тринадцатой главы
Первого послания к Коринфянам, ту самую, что пастор Гивенс прочел над двумя
свежими могилами на кладбище Уиллоу-Гроув: «Ибо мы отчасти знаем, и отчасти
пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти,
прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески
мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое.
Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к
лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан».
Он закрыл массивную Библию, лежащую на кафедре – с негромким, но
отчетливым стуком. В то воскресенье Методистская церковь Харлоу была
переполнена, ни одной свободной скамьи, но внутри стояла мертвая тишина, никто
не смел даже кашлянуть. Помню, как я молил Бога, чтобы Джейкобс справился со
всем этим, чтобы он не ударился в рыдания.
Майра Харрингтон — Бабуля — сидела на передней скамье, спиной ко
мне, но я мог представить себе ее алчно сверкающие, заплывшие жиром глаза. Мы с
семьей, как обычно, устроились на третьей скамье. Лицо мамы казалось спокойным,
но я видел, как ее руки в белых перчатках так стиснули большую Библию в мягкой
обложке, что та согнулась едва ли не пополам. Клер сгрызла с губ всю помаду.
Пауза между чтением выдержки из Библии и тем, что с тех пор в Харлоу стали
называть Ужасной проповедью, длилась не дольше пяти секунд, десяти — максимум,
но для меня она растянулась на целую вечность. Джейкобс склонил голову над
огромной Библией с ярко-золотым обрезом, а когда в конце концов поднял ее и все
увидели его спокойное, сдержанное лицо, то по скамьям прокатился короткий вздох
облегчения.
— Для меня это было трудное и горестное время, — сказал он. — Вам
я могу об этом не говорить — мы живем тесно сплоченной общиной и прекрасно
знаем друг друга. Вы все протянули мне руку помощи, и я всегда буду вам за это
благодарен. Хочу сказать отдельное спасибо Лоре Мортон, которая сообщила мне
весть об утрате со всей чуткостью и мягкостью.