Астрид развернула меня к себе.
— Мне нужно кое-что тебе сказать, — прошептала она.
— Что? – Мне вдруг почудилось, что она испортит эти непередаваемые
минуты заявлением, что хочет порвать со мной.
— В прошлом месяце мама отвела меня к доктору. Она якобы не хочет
знать, насколько у нас все серьезно, мол, это не ее дело, но ей нужно
удостовериться, что я забочусь о себе. Так она выразилась. А еще: «Скажешь
доктору, что они тебе нужны из-за нерегулярных и болезненных месячных. Когда он
увидит, что ты пришла со мной, то все поймет».
Я сначала не понял, о чем это она.
— Противозачаточные, дурачок. — Астрид стукнула меня в грудь. —
«Оврал». Нам теперь можно, потому что с тех пор, как я начала его принимать, у
меня уже были месячные. Я ждала подходящего случая, и если это не он, то
другого не будет.
Она отвела от меня взгляд блестящих глаз и принялась кусать губы.
— Только… только не слишком увлекайся, ладно? Думай обо мне и будь
нежным. Потому что мне страшно. Кэрол мне сказала, что ей в первый раз было
очень больно.
Мы раздели друг друга, наконец-то — полностью. За это время из-за
туч выглянуло солнце, а журчание воды потихоньку стихло. Руки и ноги Астрид уже
успели загореть. Все остальное было белым, как снег. Золотистые волосы у нее на
лобке скорее не скрывали, а подчеркивали ее лоно. В углу хижины, там, где крыша
оставалась целой, лежал старый матрас: не мы первые использовали это место по
его сегодняшнему назначению.
Направив меня, Астрид заставила меня остановиться. Я спросил, все
ли хорошо. Она сказала, что да, но ей хочется все сделать самой.
— Замри, милый. Просто замри.
Я замер. Какая мучительно-приятная агония. Она подняла бедра. Я
вошел глубже. Еще выше. Еще глубже. Помню, как я смотрел на матрас с его
истертым узором, пятнами грязи и одиноко ползущим по нему муравьем. Как Астрид
снова подняла бедра, и я вошел в нее до конца.
— Боже! – задохнулась она.
— Тебе больно? Астрид, тебе…
— Нет, все чудесно. Наверное… можешь начинать.
Я начал. Мы начали.
То было наше лето любви. Мы занимались ею в самых разных местах — однажды в трейлере
Цицерона Ирвинга даже сломали кровать в спальне Норма, и нам пришлось собирать
ее заново, — но чаще всего пользовались хижиной на Скайтопе. Она стала нашим
местом, и мы нацарапали свои имена среди сотен прочих на одной из стен. Другой
такой грозы, впрочем, не было. По крайней мере, не в то лето.
Осенью я уехал в Мэнский университет, а Астрид — в Саффолкский университет
в Бостоне. Мне казалось, что эта разлука временна: мы могли видеться на
каникулах, а в туманном будущем, когда получим свои дипломы, даже пожениться. И
вот одна из немногих вещей, которые я с тех пор усвоил насчет фундаментальных
различий между полами: мужчины предполагают, а женщины располагают.