В левой руке он брезгливо держал разряженный арбалет.
– Совсем рядом с гостиницей, – глухо отметила я.
– Кто-то по-прежнему за тобой охотится, – кивнул Уилл. – А ты разгуливаешь по городу глубокой ночью, словно хочешь сделать ему подарок. Хотя стрелять в темноте было довольно глупо, слишком легко промахнуться, пусть даже и при фонарях.
– Подарок, – машинально повторила я. – А что, – мои глаза загорелись хищным огнем, – пожалуй, я тоже сделаю ему подарок. Ты не возражаешь, если я заберу вот это?
– Арбалет-то? – уточнил Уилл. – Да на здоровье. Терпеть не могу эти игрушки. Не пойми меня неправильно, но, если бы там в листве скрывался нормальный лучник, мы бы с тобой сейчас уже ни о чем не разговаривали.
– Значит, я позволю себе порадоваться, что это был арбалетчик, – заметила я.
– Не спорю. Давай-ка я провожу тебя до гостиницы, и ты пообещаешь, что больше никуда сегодня оттуда не выйдешь.
– Обещаю, – искренне сказала я.
Мы распрощались перед самым входом в гостиницу, и я зашла в холл. Вот только вместо того, чтобы направиться к себе в комнату, быстро зашагала в соседнее крыло. Я ведь обещала никуда не выходить из здания. Но куда именно пойду, оказавшись внутри, не уточняла.
Ступеньки мелькали под ногами все быстрей и быстрей, а кровь стучала в висках. Сегодня я все-таки разберусь с ним раз и навсегда. Я громко постучала в дверь. Ответом было молчание. Снова стук, и снова никакого ответа.
– Ах так, – принялась вслух рассуждать я. – Стало быть, никого нет дома? И где же это может носить хозяина в столь поздний час? Ну что ж, я не гордая. Я подожду прямо здесь. Посмотрим, что он скажет, когда вернется.
С той стороны двери щелкнул замок, и я вздрогнула от неожиданности. Дверь приоткрылась. На пороге стоял Адриан в незаправленной рубахе и взъерошенными волосами. Глянув ему за плечо, я успела увидеть светлые локоны женщины, в одежде которой наблюдался несомненный беспорядок. Затем Адриан шагнул вперед, оттесняя меня вглубь коридора и прикрывая за собой дверь.
– Что еще тебе надо? – враждебно спросил он.
Я вдруг почувствовала, что проглотила язык. Теперь Адриан тоже молчал, и я заметила, что при всей уверенности, сквозившей сейчас в его позе, у него бегают глаза. Все слова, которые я собиралась произнести, все обвинения, которые сами срывались с языка, пока я поднималась сюда по лестнице, будто оказались подернуты пеленой тумана: вроде бы и лежат где-то на поверхности, но их никак не получается припомнить. Зато теперь, из той же самой серой густой пелены выдвигался совсем другой текст.