Вскоре явился тюремщик и объявил, что судьи собрались и ждут ее. Мария схватила священника за руку. Они прошли в сопровождении тюремщиков по длинным коридорам и вошли в длинный, низкий зал. Ее дальний конец скрывался во мраке. Недалеко от входа стоял большой стол, покрытый зеленым сукном; вокруг него сидели судьи. С потолка спускалась люстра в несколько свечей, которые освещали только небольшое пространство вблизи стола. В стороне виднелось возвышение, покрытое чем-то черным.
— Что это? — с легкой дрожью спросила маркиза; ее охватило страшное предчувствие, и Пиро в первый раз заметил, что она дрожит.
Ей поставили стул; затем Башо поднялся с места. Судьи прочли признание подсудимой, но для устарелых обычаев Шателэ этого было мало; такой длинный ряд преступлений не мог быть совершен без соучастия других преступников; Сэн-Круа умер, Лашоссе был казнен, Морель исчез; но должны были быть еще сообщники, и маркиза должна была назвать их.
— Вы должны выдать их, маркиза Бренвилье! — воскликнул Башо, — не расставайтесь с этим светом, не предав в руки правосудия тех, кто, вооружившись страшными средствами, намерен вновь сеять кругом себя зло. Назовите своих соучастников!
— У меня нет соучастников, — ответила маркиза. — Неужели Вам мало того, что я созналась в отравлении своего отца, братьев и больных в госпитале? Казните меня и покончите с этим мучением! У меня нет соучастников.
Судьи вновь подвергли ее перекрестному допросу; общее возбуждение росло, но маркиза оставалась по-прежнему спокойна. Тогда ревностный Башо вскочил и, отбросив свой стул, воскликнул потрясающим голосом:
— В таком случае, Вам придется до дна испить чашу страданий! Вы ничем не лучше, чем самая последняя из страдавших здесь женщин!
С этими словами он сдернул черное покрывало, скрывавшее от присутствовавших возвышение, и маркиза увидела скамью, пучок веревок, два металлических ведра, большой жбан; под скамьей были вделаны в пол кольца и крючья.
— Это — орудия пытки? — спокойно спросила маркиза.
— Да, трепещите! — ответил Башо.
— Вы ошибаетесь, — возразила Мария, — я не буду дрожать. Я ждала этих мук, потому что Ваша жестокость не позволяет Вам избавить меня хотя бы от малейшей капли страдания… Где же палач?
Из темноты выступил бледный, костлявый человек с всклокоченной бородой. На одной руке у него была намотана веревка, а в другой он держал нечто вроде рога.
— Я угадываю, — сказала маркиза, — меня подвергнут пытке водой? Что же, приступайте!
Палач начал снимать с нее платье.
— Оставьте, — кротко сказала она, — я лучше справлюсь с этим, чем Вы. Положим, в доме д’Обрэ и в Париже я бывало не притрагивалась к своим платьям: все снимали и одевали служанки; даже здесь, в тюрьме, у меня была женщина, которая помогала мне, но несчастной осужденной ко всему приходится привыкать… Неужели я должна проглотить все это? — со слабой улыбкой прибавила она, бросив взгляд на приготовленную воду. — Не может быть! Я слишком мала и слаба для такого количества воды. Вы совсем потопите меня.