Ольга ощущала себя белой ланью в королевском лесу, на которую была запрещена охота, но страждущие охотники все равно следили за каждым ее движением. Растегаева даже испытывала чувство легкого азарта. Ключи ритмично и воинственно позвякивали в кармане ее накрахмаленного до «консистенции» доспехов халатика.
Катя, вопреки всем ожиданиям и требованиям начальницы, не занималась делом, а тихонько плакала в уголке лаборатории. Завидя Ольгу, она шустренько вытерла слезы и ринулась мыть грязную посуду.
— Отдыхай, Катюша, — Ольга понимающе отстранила девушку от раковины, — я справлюсь сама.
— Нет, что вы, — всхлипывала Катя.
— Можешь идти домой, — позволила Растегаева, но не стала лезть подчиненной в душу.
— Спасибо, — тихо поблагодарила Катя и стала собираться.
Ольга за несколько месяцев совместной работы успела хорошо изучить характер девушки и знала, что без причины она не впала бы в столь жалкое состояние.
Дверь за Катей закрылась. Новоявленная старшая научная продолжала мыть колбы, переходники, холодильники, воронки…
Зазвонил телефон.
— Слушаю Вас.
— Ольга Васильевна, дообеденный евнухоподобный голос вновь старался звучать вежливо, — здравствуйте.
— Чтоб вы сдохли, черт побери, с вашим «здравствуйте», — весело ответила Ольга и нажала на рычаг.
Телефон зазвонил снова.
— Вы можете бросить трубку, дорогая, но от этого вашего жеста все равно не исчезнут доказательства, подтверждающие наше недавнее сообщение. Мы передадим их Вам на днях.
Ольга снова нажала на рычаг, чуть-чуть превысив необходимое усилие. Аппарат жалобно динькнул.
Она снова была уверенной в себе и сильной женщиной. Такой, какая и завоевала академика Растегаева. Она готова была выдержать нелюбовь хоть всего института.
«Девятка» завелась сразу. Моросил дождик, безрадостный, как сама жизнь. Ольга включила дворники, и ритм их движения внес в настроение некоторую определенность.
Ехать «в белый свет, как в копеечку» не хотелось. Дальние блуждания по Москве остались во вчерашнем дне.
Повинуясь пришедшей в голову идее, Ольга поехала к дому Тани и Миши, не предупредив их звонком, но надеясь застать друзей дома.
Растегаева с трудом припарковала машину, проклиная тесноту и неудобство центра, и скоро уже звонила в дверь коммуналки. Ей открыл Миша. В этом не было бы ничего удивительного, если бы он, завидя Ольгу, не смутился так, как смущается мужчина, когда открывает двери жене, а в квартире все еще «случайно задерживается» любовница.
— Оленька?.. Ты?
— Я, Миша. А что, разве не вовремя? — вид хозяина ее забавлял.
— Ты не можешь быть не вовремя. Проходи, раздевайся… Вот только…