Второй пост, состоявший, на сей раз, из четырёх человек, я миновала так же просто. С лёгкими поклонами они посторонились, позволяя спуститься на второй уровень подземелий Золотого Дворца.
Едва кивнув в ответ, я проговорила низким, тихим голосом:
— Дэр Сахрос, Смотритель Тальской Библиотеки. Проводите меня к нему.
Стражник, покосившись на мой перстень, попросил:
— Следуйте за мною, пэри.
Минуя кованые решётки, я смотрела перед собой, чувствуя, как гулко бьётся сердце о ребра. С каждым шагом страх удушливой волной поднимался в моей душе, отвлекая от боли в сожженной, как казалось, до кости руке, от нестерпимой вони, исходящей от стонущих за решетками преступников, и от промозглого холода, пробирающегося под плащ. Глупо отрицать — я боялась того, что увижу. До дрожи в коленках, до истерики, до желания забиться в угол и скулить, как раненый зверь… но поворачивать назад была не намерена. Да, была возможность приказать стражникам убить его и с чистой совестью уйти — но я должна, я обязана была убедиться. Мне не хотелось потом гадать, мёртв он или жив, и слышать «стук из-под земли», просыпаясь ночами в холодном поту. Коль уж хочешь уничтожить кого-то — имей достаточно разума и смелости, дабы сделать это быстро и лично убедиться в том, что приговор приведён в исполнение: такова первая заповедь любого политика или преступника. И тем, и другим не следует оставлять за собой неоконченных дел.
— Мы пришли, пэри, — ворвался в мои мысли негромкий голос стражника, от которого я сильно вздрогнула. Натянутые до предела нервы трепетали, когда медленно, словно через силу, я приблизилась к решётке.
Сахрос лежал на полу, на влажной даже на вид соломе, скрючившись на боку. Лицо его покрывали синяки, одно запястье распухло и посинело, вывернутое под невероятным углом, челюсть, кажется, также была сломана. Хриплое, с присвистом дыхание с трудом вырывалось из груди.
В горле у меня встал комок; медлить было нельзя, но не было сил заставить себя это сказать. Дрожь усилилась. «Он тебя вырастил, — прошептала часть моей души бабушкиным голосом, — Какими бы ни были его мотивы, он сделал тебя — тобой. Поверни назад, он ведь почти отец. Это неправильно — быть отцеубийцей…»
Выругавшись сквозь зубы, я стиснула кольцо в пальцах так, что от боли потемнело в глазах.
Хватит. Довольно. Я не тронула бы его, но он стоит на моём пути. Я не делаю хорошее или плохое. Я делаю то, что должна.
Я. Могу. Всё.
— Убейте его, — голос мой звучал ровно и равнодушно. Стражник, помедлив мгновение, начал звенеть ключами, намереваясь открыть крошечную камеру. Сахрос, разумеется, проснулся от этих звуков, вскинул глаза и уставился на меня.