– Ладно, детка, – сказал я. – Идем, я тебя чаем согрею, а то ты дрожишь. Заодно – поболтаем.
И, взяв ее за руку, как дошкольницу, я повел ее в коттедж. Теперь нужно было держаться этого шутливо-иронического, дразнящего тона – «детка», «малыш», «ребенок» – при каждом к ней обращении. Четырнадцатилетнее существо не хочет, чтобы ее считали деткой, она из духа противоречия сделает все, чтобы доказать, что она не детка, не ребенок, а уже взрослая. И минут через пятнадцать, когда мы пили чай с коньяком, она сказала уже почти зло:
– Не нужно говорить мне «детка». Я не ребенок.
– Ну, это я тебя дразню. Но вообще-то ты, конечно, ребенок. Ты даже целоваться не умеешь.
– Почему вы так думаете?
– Ну, если ты в школе несколько раз поцеловалась с мальчишками, это еще не значит, что ты что-то умеешь. Но мы сейчас проверим. – Я подошел к ней, одним движением поднял ее на руки и пересадил на диван, как куклу, она даже испугаться не успела. – Вот так. Ты сидишь здесь и я – рядом. Но я сплю. Я усталый солдат, только что пришел с фронта домой, тысячу километров прошел пешком и проехал, и вот я пришел домой и уснул. А тебе нужно разбудить меня, ты моя жена, тебе нужно разбудить меня – не знаю зачем, это ты сама придумай, – может, меня председатель колхоза зовет или в райком меня вызывают, не важно. Ну вот, как ты будешь меня, усталого солдата, будить?
И я лег на диван, закрыл глаза. Она сидела надо мной, думала. Я «спал», даже чуть присвистывал, и ждал, довольно долго ждал, но вот – тихий, птичий, почти неслышный поцелуй коснулся моих губ. Я не просыпался. Ее губки коснулись меня еще раз, и еще – я не шевелился. И тогда она решительно вдавила мне в губы свои губки, захватила мои губы крепким поцелуем, и хотя он был прекрасен – этот сиреневый поцелуй ее сиреневых губ, – я тут же взбрыкнул головой, отвернулся.
– Ну что ты! – сказал я. – Ведь он так задохнется во сне. И вообще с перепугу может в морду дать. Нет, неправильно. Смотри.
И я спокойно-сильными руками уложил крошку вместо себя на диван:
– Теперь ты солдат. Закрой глаза, спи.
Она послушно закрыла глаза. Я стоял над ней и в тихом полумраке комнаты смотрел на нее. Худенькие ручонки балерины, две косички с ленточками и этот нелепый пионерский галстук… Это существо мне предстояло соблазнить и трахнуть. Я стоял над ней и думал: а нужно ли? Сколько будет слез, возни, где-то в Саратове у этой девочки папа с мамой почти моего возраста, неплохие, наверно, ребята – и вот я сейчас примусь обрабатывать их дочь. А может, действительно не нужно? Отправить ее сейчас в лагерь, пусть идет спать. Но… Но ведь кто-то же ее трахнет. Не я, так какой-нибудь спасатель со спасательной станции просто вломится членом в эти худенькие балетные ножки, а я что – буду онанизмом заниматься со своей порядочностью? Из соседней комнаты изредка доносились глухие истомленные скрипы кровати, там Валька уже трахнула своего олененка и оседлала его, поди, и уже скачет на нем, резвясь, а я тут еще в игры играю…