…Моя любовь не струйка дыма,
Что тает вдруг в сиянье дня…
А вы прошли с улыбкой мимо
И не заметили меня…
Васька пригласил на танец Валю Мальцеву — давнюю свою тайную любовь. Осторожно вел ее, дышать боялся, раза два наступил ей на ногу, смутился. А потом осмелел, смотрел ей в глаза, улыбался молча и машинально перебирал ее пальцы в своей руке, будто пересчитывал. В какой-то момент он сжал их крепко и нежно, Валя опустила глаза.
— С вами легко танцевать, — сказал он.
— И с вами…
Сделав незаметный переход, Жек заиграл быстрый танец «Рио-Рита» — любимый Васькин фокстрот. Не выпуская из рук партнерши, Гурин схватил ее покрепче и понесся в быстром темпе по залу. С Валей ему действительно танцевалось легко: она была послушна, заранее угадывала его намерение.
Разгорячился Васька, куда и робость девалась — кружит Валю, носится вихрем по гладкому полу.
Лихо играет на баяне Жек, с задором, чувствует настроение ребят. Видит — подустали, и тут же с аккорда на аккорд, и уже льется новая мелодия — танго «Брызги шампанского». Ах, что за танго! Рвет оно Васькино сердце на части, смотрит он на Валю, губы его дрожат — хочет что-то оказать ей, не решается…
И вдруг медленно, как в кинозале перед сеансом, стали меркнуть лампочки. Примеркли, посветили тускло немного и погасли… Будто по заказу влюбленных…
— Валя, я люблю вас… — воспользовавшись темнотой, прошептал Гурин.
— Не надо… — оказала она.
— Люблю… — и он потянулся к ней, чтобы поцеловать. Она поняла его намерение, отвернула голову в сторону, и он ткнулся неловко горячими губами ей в щеку у самого уха.
Отключение света в поселке было явлением не таким уж редким, поэтому на него никто особо и внимания не обратил. Вскоре появились, свечи, керосиновые лампы, хранившиеся про запас для таких случаев, и вечер продолжался.
В шесть утра заговорило радио, и полились из репродуктора военные марши. Бодрые, духоподъемные, они сначала так и воспринимались, но постепенно повеяло от них какой-то тревогой, и эта тревога вскоре отпечаталась на лицах директора, учителей, а потом и выпускников.
И только в двенадцать часов марши прекратились и начали бить позывные. Долго, тревожно сзывали они к репродуктору слушателей, а их и сзывать не надо — все и без того давно уже ждали какого-то важного сообщения.
— Говорит Москва! — раздался густой, взволнованно-твердый голос диктора.
Война!..
Дня не прошло, Гурин, взвинтив себя и Жека, подался в военкомат. Там он добился — у них приняли документы и выдали повестки, которые обязывали явиться на другой день к двум часам, имея при себе ложку, кружку и суточный запас харчей. Но Жек к назначенному часу не пришел. И в списках его почему-то не оказалось. Гораздо позднее Гурин узнал, что в военкомат прибегала мать Сорокина с медицинскими справками и взяла Жекин паспорт обратно.