Дедушка сидел за ним, в то время как бабушка выбирала прощальный подарок для фру П. Она остановилась на маленькой серебряной вазе, пузатой и некрасивой. Через распахнутые двери просматривались темная прихожая и кухня. Оттуда, в сопровождении Уллы, вышла фру П., смотревшаяся без передника странно. Мы наблюдали, как они приближаются к нам.
И вот фру П. остановилась в дверях столовой, приглаживая складки на платье и поправляя перманент. Наступил торжественный момент. Консул пригласил ее и Уллу присесть, и обе заняли места за столом. За окном уже совсем стемнело, в лунном свете плясали причудливые тени веток. Бабушка поблагодарила фру П. за работу и всучила ей серебряную вазу. Улла испуганно посмотрела в мою сторону. Взрослые обменялись несколькими странными пустыми фразами. Под конец аудиенции бабушка достала из шкафа маленькое серебряное блюдце, похожее на те, которые обычно ставят под бутылки «Пилзнера». Покрутив в руках, она положила его перед Уллой. На этом все закончилось. Фру П. поднялась и покинула столовую, чтобы вместе с Уллой вернуться на кухню. Бог Гаруда помешал мне последовать за ними.
Некоторое время спустя за ними приехало такси.
Дедушкины письма родителям из страны по другую сторону земного шара. Они хранились у Си. Я долго их не читала, только некоторые. Я будто боялась лишний раз к ним прикоснуться. Возможно, просто хотела сохранить свои фантазии нетронутыми и остерегалась узнать лишнее.
Но однажды я увлеклась. Бывая у Си, я не упускала случая заглянуть в них. Отдельные отрывки сохранились в моей памяти. В основном дедушкины жалобы – на климат, отсутствие музыки и газет, на нечеловеческую усталость, вероломство туземцев и жульничество голландцев, на жизнь, не оправдавшую его надежд.
Возможно, такие фрагменты были не характерны для переписки в целом, и мне просто попадались самые печальные дедушкины письма, в которых он выражал свою растерянность и непонимание того, как он мог оставить живопись. Тем не менее они содержали правду. Дедушка был подавлен. Создавалось впечатление, что, приняв решение покинуть родину, дедушка тут же в нем раскаялся, однако, принуждаемый некой могущественной силой, продолжал идти по намеченному пути. Словно постигшая его неудача должна была обернуться победой, чего бы это ни стоило, а победа означала не что иное, как успех и деньги. И тридцать лет, проведенные дедушкой на чужбине, играли роль своего рода объяснения его сумасбродному решению. Именно такие отрывки и удержались в моей памяти, потому что поведение дедушки было мне понятно. Я узнавала в нем себя и пыталась таким образом понять свою жизнь.