Мистер Кёрк выглядел озадаченным.
– Должно быть, я ошибся с домом. Восьмиугольная лужайка находится перед коттеджем с видом на море, там еще белый флагшток посреди насыпи?
– Нет-нет, сэр! Вы говорите про Норт-Шинглз, его на днях арендовал мистер Байгрейв. Сегодня к нему приехали жена и племянница. Супруга у него очень рослая – просто в цирке могла бы выступать! И одета ужасно нелепо. А молодая мисс Байгрейв прехорошенькая. Я бы назвала ее самой красивой девушкой, какая только появлялась в Олдборо. Вам знакомо их имя, капитан?
– Нет, – ответил Кёрк с легким разочарованием, – никогда его прежде не слышал.
Вскоре он откланялся, несмотря на уговоры хозяйки задержаться хотя бы минут на десять и выпить чаю. Он ответил, что его ждет сестра, а покинув отель, взглянул на запад и стремительно пошел по дороге.
«Байгрейв? – думал он. – Теперь я знаю ее имя. Если бы она была Ванстоун, я имел бы повод представиться и завязать знакомство». Он остановился и оглянулся на Олдборо. Внезапно он яростно швырнул трость на землю: «Мне уже сорок лет!», капитан развернулся и еще быстрее пошел прочь, привычно вглядываясь в темноту впереди, под ногами, – его глаза, привычные к морю, не подводили даже при таком отсутствии света. Прошло не меньше часа, когда он оказался в деревне с грубоватой церковью, в которой служил его зять. Он вошел в дом с черного хода и застал сестру, в одиночестве сидящую в гостиной с рукоделием.
– А где твой муж, Лиззи?
– Уильяма вызвали к больному. Но он успел рассказать мне про молодую леди. Говорит, тебя нельзя отпускать в Олдборо, пока ты не станешь серьезным, женатым человеком, – она говорила с мягкой улыбкой, но внезапно осеклась и отложила работу, а затем встала и подошла к брату, который уселся в дальнем углу. – Роберт! Ты выглядишь взволнованным и расстроенным. Уильям только шутил. Неужели ты всерьез? Расскажи, кто она?
Он отвернулся, но сестра придвинула стул и заглянула ему в глаза:
– Ты всерьез, Роберт? – повторила она.
Обветренное лицо Кёрка выдавало все его чувства, и слов не надо было.
– Не говори мужу, пока я не уеду, – сказал он, не глядя сестре в глаза. – Я знаю, что заслуживаю лишь насмешек, но они ранят меня.
– Ранят?
– Ты же не считаешь меня дураком, Лиззи? Человек моего возраста должен понимать такие вещи. Я видел ее всего лишь минуту – и готов быть повешенным за возможность вновь посмотреть на нее. Я словно околдован. Она совсем девочка, Лиззи, вряд ли старше девятнадцати, я ей в отцы гожусь. Но мне мерещится ее лицо в темноте, я думаю весь вечер только о ней.