– Гетур парате! – услышал он крик и увидел человека, выбежавшего из каюты Энвера. Человек тряс над головой черным дипломатом.
Другие албанцы, те, что уже припарковали свои машины, бросились к мужику с кейсом. Другие выскакивали из машин, не удосуживаясь выровнять машины, так что через минуту на трапе застряли два последних мерседеса. Они оглашали порт гулом сигналов, а их водители, спустив стекла, что—то кричали и яростно жестикулировали. Не торопились лишь два албанца – остывающий у ног Пантелеймона Энвер и его убийца, не сводивший с Берку глаз даже после того, как из толпы, образовавшейся вокруг похитителя чемодана, стали выныривать албанцы с веерами купюр в руках.
– Это же для итальянцев, – шепнул Пантелеймон, не решившись, однако напомнить, что среди прочего, полным ходом идет разграбление и причитающихся ему шестидесяти тысяч.
– Танудесин дериндре, – сказал Пантелеймону убийца и, наклонившись, схватился за рукоятку.
– Что вы дела… – пролепетал Пантелеймон, прижавшись к машине. С лезвия, длиннющего, как у хлебного ножа, капала кровь.
– Мут молдуван, – сказал албанец и пнул мертвого Энвера ногой.
Ждать Пантелеймон не стал, как очутился в воде – не сразу вспомнил. Он пришел в себя, когда понял, что тонет и что вокруг него – тонны, тысячи, миллионы литров холодной воды. Жестикулируя почище возмущенных албанцев – кроме рук ему пришлось это делать ногами, – Пантелеймон добился главного на текущую минуту. Высунул голову из воды и сразу все вспомнил. Как там, на палубе, неожиданно для албанца с ножом, да и, чего там, для себя самого, упал на капот мерседеса и перекатился на бок. Как подбежал к борту и влез на него, подтянувшись на руках и не успевая удивиться невесть откуда взявшейся силе. Как вскочил на борт и когда за спиной послышался крик и Пантелеймону уже грезился порез, дикой боли порез ноги чуть выше пятки, сиганул вниз, почти плашмя. Лишь где—то на полпути к воде он поджал подбородок к груди и, закрыв глаза, рассек Адриатическое море кулаками на вытянутых руках.
Вынырнув, он увидел над собой черный небоскреб без единого окна, на крыше которого мелькали головы, взмахивали руки. Что—то хлюпнуло метрах в десяти от него – Пантелеймон не сразу сообразил, что с парома в него стреляют.
Снова окунувшись с головой, он поплыл, предположительно в сторону от парома, стараясь опуститься поглубже, рассчитывая, что новые пули, сталкиваясь с водой, потеряют не только в точности, но и в скорости. Проплыв с десяток метров, он вынырнул на поверхность, шумно глотнул ртом воздух и прежде чем погрузиться в воду, убедился, что следует в правильном направлении. Паром остался где—то за спиной – он не решился на него оборачиваться.