— Поедешь завтра. Если он потребует, то задержишься в городе дня на два. Но не больше. Приезжай. Я тебя жду здесь.
* * *
Итак, Коршуну удалось улизнуть. Полковник Иванилов намечал продолжать начатые поиски. Дробот мог быть в Пылкове, Сумах, Харькове, Сочи. Поиски должны быть одновременными и массовыми. Полковник дал заявки во все пункты. Выслал фотокарточки Коршуна. За этими хлопотами и застал его вызов из городской больницы. Полковника просили прийти и побеседовать с больным Николаем Севастьяновичем Мазуруком.
То, что Мазурук очутился в больнице, для полковника новостью не было. После того как Николая Севастьяновича исключили из партии, а ЦК республики утвердил решение бюро обкома, бывший заведующий отделом промышленности тяжело заболел.
Иванилов отправился по вызову. Шагая по длинному коридору, Аркадий Илларионович вдыхал специфический запах лекарств. В комнате дежурного врача ему предложили надеть халат, который оказался коротким в рукавах.
— Товарищ полковник, — предупредил его дежурный врач, — больной только недавно оправился от тяжелого сердечного приступа. Прошу быть осторожнее.
Вслед за врачом полковник вошел в небольшую комнатку, где царил полумрак. Николай Севастьянович лежал, вернее, почти сидел на высоко взбитых подушках. Лицо его побледнело, осунулось, глаза ввалились, постарели.
— Пришли? — встретил больной полковника. — Я вам должен сообщить, что Дробот выкрал из кабинета копию моего доклада. Я помню, как он копался в столе, — он тяжело перевел дыхание. — Разве я мог заподозрить, что мой друг, партизан, — ворует секретные документы? И зачем ему потребовался мои доклад?
Мазурук попытался приподняться на койке, но тут же опустился, закрыв глаза. Щеки его совсем побелели.
Полковник оглянулся на врача:
— Ему плохо.
— Да. Идите. Я останусь.
Посещение больницы произвело на полковника удручающее впечатление. Он увидел еще одну жертву деятельности Коршуна. И хотя ему было жалко Мазурука, Иванилов понимал, что простить Мазуруку партийную близорукость нельзя. Он понес заслуженное наказание за свое ротозейство.
«Надо поймать Коршуна, обломать когти стервятнику!»
* * *
Разбитая физически и духовно, Зиночка едва дотянула ноги до своей комнатушки, которая ей показалась раем.
— Мама! Мама! — и бросилась на шею Пелагеи Зиновьевны.
Целые сутки Зиночка просидела, не высовывая из дома носа.
На ласковую суету матери она отвечала безутешным плачем и горькими причитаниями:
— Мама… мама… ты бы только знала…
— А что я тебе говорила? Думала, что мать уже стара и в молодой жизни ничего не понимает?