Капитан второго ранга Иванов стоял, заложив руки за спину, и смотрел на нас презрительно из-под полуприкрытых век.
— Салаги, — процедил он. — Грести не умеют, парус ставить не умеют, а тоже — в море!
Мы вытянулись по стойке «смирно» между письменным столом и дверью кабинета и смотрели кто куда: в пол, в потолок, на окно, на модель эсминца в застекленном шкафу… Глазам не прикажешь.
— Пацаны несчастные! — сказал Иванов. — Если бы вы приняли присягу, я бы должен был отдать вас под суд Военного трибунала…
Мы молчали. Пол все-таки еще покачивался.
— Вы как хотели воевать? Сами по себе? Без выучки? Не маленькие уже!
Лоб у меня под бескозыркой взмок, его щипало от пота.
— Салаги… Грести не умеют, парус ставить не умеют, а тоже — в море!
— Не думал, что нашей школе так быстро понадобится гауптвахта, — сказал Иванов. — Но ничего. — Он усмехнулся. — Вы же ее и построите. И обновите… По десять суток каждому!
— Есть! — пискнул Валька.
— Кру-гом! Привести себя в порядок и заходить по одному. Шагом марш!
Мы вышли в коридор.
— Пугает! — насмешливо сказал Заяц.
Леха поправил на голове новую бескозырку, проговорил негромко:
— Если бы мы пропали, под трибуналом был бы он.
Юрка молчал.
— Пойду! — решил Валька.
Он долго не возвращался. А когда вышел, у него, по-моему, не только нос — глаза тоже были красные.
Я пошел последним. Шагнул в кабинет, вытянулся:
— Товарищ капитан второго ранга, юнга Савенков по вашему приказанию прибыл!
Иванов молча меня разглядывал. Потом негромко, но очень ясно произнес:
— Маменькин сынок…
— Я хотел быть летчиком!
— А будете радистом, — усмехнулся Иванов. — Отличная специальность!
— Знаю, — сказал я. — «Интеллигенция флота»…
— Пришейте хлястик, интеллигенция! Сумеете, надеюсь?
Иванов отогнул подкладку фуражки и достал иголку с ниткой.
Пока я пришивал, он сидел напротив, за письменным столом, и смотрел на меня в упор — я чувствовал. Но хлястик пришил и положил иголку на край стола. Положено в таких случаях говорить капитану второго ранга «спасибо» или нет?
— Покажите руки! — приказал Иванов. — Ну, ясно… Мозоли натерли.
Если на то пошло, мозолями я гордился. Вернуться когда-нибудь домой с крепкими, огрубелыми руками — чем плохо? Но мозоли у меня не получались: вздувались какими-то нежными пузырьками, лопались и сходили.
— Мне говорили, что тут учат на морских летчиков! — соврал я, глядя на модель эсминца в шкафу.
— Не хотите учиться в школе?
Мне нельзя было отступать: пусть не считает меня маменькиным сынком.
— Я хотел быть летчиком!
Иванов устало вздохнул, пододвинул мне бумагу:
— Пишите рапорт!