Также весьма удивительными были его медицинские познания, превосходящие познания любого известного мне хирурга. Мое пулевое ранение заживало без нагноения, и я счастливо избежал лихорадки – несомненно, благодаря таблеткам, которые он принуждал меня принимать.
Но более всего мое любопытство было подстрекаемо его манерой держать себя. Она была такова, как если бы белый человек был обращен в черного. Вечером, в наших разговорах, когда лица бывали скрыты темнотой, ничто не могло поколебать убеждения, что собеседник мой – не кто иной, как образованный джентльмен-янки. Мне приходилось, разумеется, ранее встречать представителей этой расы, и я пришел к убеждению, что они весьма неотесанны, косноязычны, речь их неграмотна, а сами они – всего лишь дикари, совсем недавно извлеченные из своих родных джунглей. Этот же человек был исключением. Он был тайной.
Как и всегда, был я встречен в отеле «Голубой дом» с неподдельной радостью и оживлением – несомненно, поскольку владелица, миссис Хенли, питала тщетную надежду, что я обращу благосклонный взор на ее не лишенную прелести дочь Арабеллу, вступлю с ней в законный брак и увезу с собой туда, где ее ждет не в пример лучшее общество. Я подавал ей повод для подобных надежд лишь в той степени, которая обеспечивала мне наисердечнейший прием и первоклассные услуги, но не завлекала меня в слащавую трясину брачных сетей.
Меня встретила миссис Хенли собственной персоной, я же постарался отвлечь ее внимание от выражения гнева на лице Троя, когда она небрежно отослала его ночевать к лошадям на конюшню. Я поистине сочувствовал ему, поскольку свыше его сил было принимать волю обстоятельств, в которые он бывал поставлен самим цветом своей кожи. Однако это сочувствие не могло заставить меня сожалеть о ночлеге на пуховой перине, в то время как моему спутнику пришлось удовлетвориться лежалым сеном. Ибо я весьма нуждался в передышке, поскольку рана моя постоянно беспокоила меня во время ночлегов на твердой земле, лишая мое тело и мозг необходимого им отдыха. Этой же ночью я немедленно погрузился в объятия Морфея и пробудился лишь утром, впервые как следует отдохнув с минуты моего ранения. С удовольствием отдал я должное завтраку, который состоял из ветчины, кукурузного хлеба, оладий, яичницы, почек, ломтиков бекона и засахаренных фруктов.
Весело насвистывая, вошел я в конюшню, где Трой ждал меня, но немедленно прекратил это занятие, увидев выражение лица его. Сердито нахмурившись, он снимал со своей одежды клочья приставшего сена.
– Доброе утро. Изволили уже позавтракать? – спросил я его.