— Завтра. Сегодня его отвлекают другие гости.
Элиана нервно вздохнула. Как и всем молодым, ей казалось, что седые старики попусту тратят время из-за своей медлительности. Но спорить она не посмела и отправилась на свою постилку. С недавних пор она спала за ширмой, отделяющей для нее в шатре угол. Девушка уже разделась и легла под простыню — щедрый подарок господина в честь очередной победы армии Ширкуха, когда услышала слова Басира:
— Ты славно потрудилась.
Элиана улыбнулась. Это означало: «Я доволен тобой», и она засыпала счастливой.
Наутро девушка проснулась до того, как поднялся хозяин. Она позаботилась о его завтраке, подготовила одежду и воду для умывания. К тому моменту, как Басир открыл глаза, Элиана была одета в свой лучший наряд: шальвары[8] и изумрудного цвета кафтан до пола с прорезями по бокам. Никогда прежде она не доставала их из сундука, хранила этот дорогой дар, сделанный Басиром в особо благожелательном расположении духа после казни лживого визиря Шавира. На голову она повязала чалму, но лицо не прикрывала, поскольку рабыне, а к тому же иной веры, не престало притворяться честной мусульманкой.
— Куда ты так нарядилась? — пробурчал Басир, хотя за его недовольством скрывалось любопытство и удивление.
Он привык видеть свою рабыню в обносках да платках, прячущих кудри, а теперь она стояла перед ним, зардевшаяся, точно юная роза, и такая же прекрасная. Но даже ее невинное лицо имело изъян по вине породы: слишком четкие губы говорили о сластолюбии, слишком пышные ресницы делали ее взгляд томным. Она еще невинна и чиста, а является олицетворением порока. Басир нахмурился, и тем напугал Эмилию, не знавшую, о чем он думал.
— Прошу тебя, господин, — она опустилась на колени, — возьми меня с собой…
— Нет! — воскликнул он, не дослушав.
— Я буду тихой, как мышь, — лепетала она, ломая руки, — ни слова, ни взгляда…
— Сказано тебе: нет!
— Позволь хоть постоять рядом с шатром, хоть услышать его голос.
Басир в гневе поднялся, едва не опрокинув стол. Блюда жалобно звякнули, нож слетел на пол.
— Ты, верно, плохо слышишь или забыла, кто тебе говорит. Я твой хозяин, а не отец, которого слезами можно разжалобить.
Он помнил, что семья Элианы была убита, и позже, конечно, пожалел о сказанном, но не в тот момент.
Глаза девушки лишь на миг прищурились, она смиренно опустила голову и произнесла:
— Простите, господин. У меня было столько хозяев, что тяжело вспомнить родного отца.
— Да как ты!.. — Басир замахнулся, но опустил руку, в ярости сжимая кулак. — Я повелел: сидеть тебе тут и дожидаться меня. А ослушаешься, так пожалеешь.