Я облокотился о прилавок, разглядывая молодых людей.
— Здравствуйте, ребята. Как вас зовут? — Это Люси подала голос, соскочив с плеча на липкий фальшивый мрамор стойки у моих рук.
Парень, не раскрывая рта, молча подал какие-то истрёпанные и затёртые бумажки, обёрнутые грязным целлофаном. Взял, развернул… Господи! Ребятишки-то мои земляки!
У меня в руках лежали паспорта с гербом той страны, где я имел счастье или несчастье появиться на свет. Той, где столько всего оставил.
В душе моей вдруг широко разлилась необъяснимая тёплая волна, затопив сердце. Открыл. Прочёл имена, фамилии, где и когда родились. Боже, совсем дети! Ему — восемнадцать, ей — и вовсе шестнадцать. Без определённого места жительства. Там. А здесь? «На верхотуре» — вспомнил. Это где?
Что это? Из паспорта девушки выпал сальный клочок бумаги, мелькнул фиолетовый штамп. Я поймал его на лету. Выписка. И психиатрическая больница знакома — хоть и не мой город, но бывать приходилось.
Парень напрягшись, исподлобья, настороженно смотрел, как я разворачиваю ветхий бланк. Люси, держась крошечными лапками за моё запястье, вместе со мной изучала выцветшие, неразборчивые строчки слепого шрифта старой пишмашинки: «Держится отстранение, отгороженно. Замкнута. Продуктивному контакту недоступна. Недоверчива, молчалива. На вопросы отвечает односложно: «да», «нет». На лице — постоянное выражение страха. Боится большого количества людей, пытается спрятаться, забиться в угол…» — и дальше всё в таком же духе, с грозным диагнозом в заключение. Несчастный ребёнок!
Тихонько шепчу доктору:
— Люсь, перевести?
— Спасибо, я прочитала.
Неожиданные таланты моей начальницы не перестают меня поражать.
Птица-юноша, приметив наши перешёптывания, напрягся ещё больше. Я почти физически ощущал волны тревоги и недоверия, исходящие от него. Взгляд его перебегал от сидящей неподвижно подруги к нам, он постоянно озирался на дверь, не зная, что ему делать.
Поворачиваюсь к зевакам, сующим во все дыры головы:
— Потише, пожалуйста.
Негромко заговариваю на родном языке, от которого здесь почти уже отвык, обращаясь к «птице» по имени:
— Что с ней случилось, Иона?
Испуг и напряжение на лице Ионы сменились глубоким удивлением. Он, разлепив бледные губы, с заметным трудом вымолвил:
— Вы… вы из наших краёв?
— Да, дружок. И даже жил недалеко — два часа поездом.
Глаза юноши вновь испуганно метнулись влево-вправо.
— Откуда вы знаете, где мы жили?
Я приподнял развёрнутую бумажку, щёлкнул пальцем по штампу. Парень вдруг заговорил быстро-быстро, сбивчиво. Слова наскакивали одно на одно, спеша выплеснуть наружу всё, что он пережил.