Пьяная в дым троица: высокий мускулистый водитель, седой унылый доктор с трясущимися руками, коренастый фельдшер азиатской наружности. В руках последнего — карабин. На земле, у колеса — открытая ёмкая бутыль с белёсо-мутным содержимым, огрызки хлеба. Судя по вываливающимся из кармана водителя наручникам — коллеги-психиатры. Фельдшер передёрнул затвор и пальнул в воздух. Павел Юрьевич надвинулся на него.
— Вы что, ироды, творите?!
Водитель засунул пудовые кулаки в карманы широких порток, качнулся с пяток на носки…
— Дык… Нилыча провожаем. Во мужик был!
Фельдшер снова выстрелил. Карабин дёрнулся, едва не выпав из неверных рук. Из дула тянулся сухой беловатый дымок. Резко пахнуло горелым порохом.
— Отдай пушку! — Старший врач уверенно и властно протянул руку.
— А ты забери! — злобно ощерился узкоглазый смуглый парень, опуская ствол на уровень его груди. Палец с коротко обгрызенным ногтем танцевал на спуске.
Снулое лицо водителя оживилось. Руки он вынул из карманов. На кулаке правой блеснули кольца наручников, взятых, как кастет.
— Шёл бы ты, Юрьич, — ласково посоветовал он, — не мешал бы. Завтра ж нам тут лежать.
Врач не принимал участия в конфликте. Его тихо рвало в сторонке.
— Чёрт с вами! — Старший доктор сплюнул досадливо, махнул рукой, взвесил на ладони бутыль и неожиданно приложился к грязному горлышку. Вновь цикнул тягучей слюной и, сгорбившись, поплёлся к джипу администрации. Пьяный салют продолжался. Остро и пряно пахнущие тёплые гильзы одна за одной отлетали, выброшенные отражателем затвора. Пиф-паф. Пиф-паф.
Кукушка, кукушка, сколько лет мне жить?
— Ты ночевать здесь собрался? Не советую, — услышал я голос водителя.
Последний автомобиль собирался отчаливать с кладбища.
— Садись, парень. До базы подбросим.
Дважды повторять мне не нужно. Перспектива остаться на ночь среди болот вряд ли кого обрадует. Я скоренько вскарабкался в салон, просунул голову через окошко перегородки. Девчонка, которую я лечил недавно, сидела в кабине, демонстративно отвернувшись в сторону, и боролась со сном. Борьба, похоже, была неравная.
— Как тебя зовут, слышь, красивая?
— Вам-то что? — буркнула та, не отводя взгляда от унылого заоконного пейзажа. Я выудил из кармана бинт, заложил конец толстенькой салфеточкой. Наклонившись, пошарил в чужом ящике. Найдя спирт, обильно намочил её. Протянул вперёд.
— Эй, красивая! Локоток перевяжи. Я там напортачил маленько.
Она посмотрела на свою руку. У локтевого сгиба расплылось неэстетичное синее пятно — следствие моих манипуляций. Перевела взгляд на меня, видимо ища в моём лице осуждение или насмешку. Не найдя ни того, ни другого, смягчилась: