Аль-Мамун медлил разгибаться: мало ли, в этой безумной части мира аль-Хидр мог обернуться кем угодно в считанные мгновения. Возможно, перед ним уже сидит не старик-феллах, а громадная кобра!
– Тьфу на тебя! Какие глупые мысли…
Вынырнув из поклона, аль-Мамун увидел все того же неопрятного старика.
– Ну так что? Забираешь своего дурака? Или мне выкинуть его обратно в пустошь?
– А?.. – обалдело пробормотал Абдаллах.
Старик вздохнул и поднял выше правую руку.
Только теперь аль-Мамун увидел: на торчащем грязной ватой рукаве сидел небольшой ястреб. Лапы спутывал кожаный должик, конец ремня крепко сжимали костистые старческие пальцы.
Аль-Хидр сердито тряхнул рукой – ястреб цвиркнул и приоткрыл крылья, пытаясь удержаться на рукаве, закрутил головой в глухом колпачке.
– Так забираешь?..
– Забираю, конечно, забираю! – сдавленно вскрикнул аль-Мамун. – Не надо его выкидывать!
И осторожно принял ремни должика, быстро обмотав их вокруг запястья. Птица беспокойно затопталась – и, переступая лапами, перебралась к нему на предплечье. Аль-Мамун ахнул от боли: растопыренные когти впились в кожу руки сквозь тонкую ткань рубашки. Конечно, ведь на нем не было наруча.
Птица топталась, когтя руку, Абдаллах кусал губы, пытаясь сдержать стон. Под рукавом потекло горячим.
– Да сиди же ты смирно! – наконец, вырвалось у него.
Аль-Хидр опять хихикнул. Ястреб разинул клюв и забил крыльями.
– Да тихо! Тихо ты! – рявкнул аль-Мамун, уворачиваясь от со свистом рассекающих воздух маховых перьев. – Это же я, Абдаллах!
И попытался сдернуть колпачок.
– Нет! – жестко приказал аль-Хидр.
– Почему?.. Он же боится, потому что не видит!
– Нет, – строго повторил старый дух. – Если он будет видеть, испугается еще больше. Или ты хочешь, чтобы твой цепной убивец рехнулся окончательно?
– Но… – пробормотал аль-Мамун, оглядываясь.
Они опять стояли перед воротами Ирема. Над виднокраем пустыни занимался бледный, чуть розоватый рассвет.
– Мы с ним…
– В разных местах, – отрезал аль-Хидр.
Ястреб прекратил бить крыльями, нахохлился и затих. Осторожно, чтобы не испугать птицу, аль-Мамун попытался провести ладонью по коричневой встопорщенной спине. Ястреб как-то странно припал клювом к его запястью – укусить, что ли, хочет? С него станется…
И вдруг аль-Мамун понял, что птицу бьет крупная дрожь. Он был даже уверен, что, если захочет, услышит сумасшедшее биение не птичьего, а человеческого, тьфу, сумеречного сердца. И тяжелое, загнанное дыхание забившегося в последнее укрытие существа.
Подняв глаза на старика, Абдаллах понял, что не ошибся. Аль-Хидр смотрел на Тарика с нескрываемым торжеством и скалил острые, желтоватые зубы. Под щеткой седых усов явственно обозначались два больших верхних клыка.