— Держи за край, — предложил он.
Он положил свиток на грудь Релиуса. Одна рука Секретаря была обмотана бинтами, но он использовал вторую, чтобы зажать край скрученной бумаги, когда царь потянул свиток вверх. Когда письмо было полностью развернуто, царь некоторое время держал его перед глазами Релиуса, а потом положил на край кровати. Острием крюка он поддернул длинный рукав кафтана. Затем он снова поднял послание, чтобы Релиус мог видеть слова, пока царь зачитывает их вслух.
— Я, Аттолия Ирина, прощаю моему Секретарю архива Релиусу его преступления и неудачи ради многочисленных заслуг перед Отечеством и из любви, которую я сохранила к нему.
Релиус сглотнул. Евгенидис выпустил край бумаги и расправил рукав. Свиток свернулся в тугую трубочку.
— Ради любви, которую она сохранила к тебе, Релиус.
— Это письмо… — произнес Релиус, сдерживая слезы. — Положите его в лампу, пусть оно превратится в пепел.
Евгенидис покачал головой, но Релиус уже закрыл глаза, он ничего не видел.
— Релиус, — скомандовал Евгенидис, и глаза Секретаря архива широко распахнулись.
— Это ее слова. Если я брошу свиток в огонь, бумага сгорит, но ее обещание не так легко превратить в пепел. Она не изменит своего решения.
Релиус покачал головой.
— Вы царь, — сказал он.
Это был последний из возможных аргументов. Царь возразил:
— Если бы она думала, что я своей волей пожелаю отклонить решение о помиловании, она не подписала бы это письмо. Это было бы ложью, а она не стала бы лгать тебе.
— Нет, — неуверенно сказал Релиус, — она не сможет.
Из его груди вырвался вздох облегчения.
— Я сожалею, что не смог прийти раньше, Релиус. Я не собирался оставлять тебя одного так надолго.
Царь сидел рядом с Секретарем, и ни один из них не сказал ни слова, пока Релиус не заснул. Наконец царь встал и некоторое время стоял, сгорбившись, прежде чем расправить плечи с почти неслышным вздохом.
* * *
Утром Костис проспал время тренировки, не спеша и с удовольствием вымылся в бане, и направился в столовую завтракать. Он выбрал место подальше от всех, но пребывал в одиночестве недолго. Вокруг него мгновенно образовалась группа гвардейцев и расселась по обе стороны стола, словно стая грачей. Их поспешность смутила Костиса, но удрать от них, никого не обидев, не было никакой возможности.
Они жаждали новостей, а Костис был наиболее вероятным их источником.
— Мы слышали, что царь арестовал лейтенанта Сеана по сфабрикованному обвинению.
Для них Сеанус все еще был гвардейским лейтенантом.
— Оно не было сфабриковано, — ответил Костис, прежде чем успел сообразить, что именно таким оно и было.