— «Ere» переводится не как милость, а как любовь. Безжалостная любовь, Телеус. Великой Богине из Эддиса не знакомо милосердие.
— Моя царица… — начал Телеус.
— Ваше Величество! — прорычала Аттолия.
Все в зале отпрянули на шаг назад, за исключением Телеуса.
— Нет, — сказал он. — Релиус был прав, а я ошибался. Вы моя царица. Даже если вы прикажете снести мне голову с плеч или повесить на стене дворца, до моего последнего вздоха, до последнего удара сердца, вы останетесь моей царицей. То, что я не смог хорошо послужить вам, не умаляет ни моей любви к вам, ни моей преданности.
— И все же ты предпочитаешь его милость моей справедливости.
Она имела в виду царя. Она знала, от кого исходит это послание.
— Нет, — Телеус тупо покачал головой и в мольбе протянул к ней руки. — Я только… — но она прервала его.
— Тогда я уступаю. Освободить его. — она кивнула тюремщикам. — Освободить их всех.
Потом она поднялась с трона и бросилась к дверям, оставив за спиной служанок и охранников, оцепеневших, пораженных силой ее гнева.
Стражники у двери пришли в легкое смятение, не зная, может ли царица покинуть тронный зал без своей свиты.
— Откройте дверь! — крикнула она, и солдаты стремительно повиновались.
Она бурей пронеслась под аркой и скрылась за пределами зала. Ее женщины и гвардейцы ожили и бросились вслед за ней. Единственным раздавшимся в тишине звуком был звон упавших на пол цепей, после чего придворные, вдруг вспомнив о своих срочных делах, как вода из разбитого кувшина, начали просачиваться прочь из зала через все двери, за исключением той, через которую удалилась царица.
* * *
Костис, зажатый в толпе, развернулся и тоже поспешил убраться восвояси. Ни в битве при Тегмисе, ни даже в саду с убийцами ему не довелось испытать такого беспредельного ужаса. Царица пронеслась мимо него так близко, что его коснулась волна горячего воздуха, и если бы она повернула голову, хоть немного, и встретилась с ним взглядом, его испепелило бы на месте, настолько могучим был ее гнев.
Не останавливаясь и не говоря никому ни слова, он, как барсук, устремился к своей норе. Он поспешил вдоль коридора казармы и юркнул в узкий дверной проем своей квартиры. Затем он бросился на кровать, прижался спиной к стене и подтянул колени к груди, как в детстве, когда боялся страшилищ в темном углу. Потом он крепче обхватил колени и через некоторое время зевнул. В казарме стояла мертвая тишина. Звук случайных шагов в коридоре и во дворе, но ничего из ряда вон выходящего. Ни криков, ни звона оружия, ни топота ног отряда, спешащего арестовать одного маленького непослушного гвардейца. Костис снова зевнул. Он не спал всю ночь. Он приложил голову к стене и заснул сидя.