Эрик не шелохнулся. Мать на него не смотрела. Подальше сдвинула столовую ложку с вилкой, шелковым рукавом задев стакан, ответивший нежным звоном. Тихий ангел пролетел. Работница поставила вазу на уготованную салфетку.
Эрик разглядывал потолок. Лили положила ему крема, только чуть-чуть оставив себе. Начала есть, и по всему было ясно, насколько ей неведомо чувство голода.
Эрик разглядывал потолок, разглядывал небо за важным окном, за пышным шелком серебристо-лазоревых штор. И думал: с какой стати, за что, зачем надо этому подвергаться? Кому из нас это нужно? Тут совсем отупеешь: такая жаркая духота в комнате. Запахи Старого Кенсингтона - подгнившие сушеные лепестки, в каминах тлеющий кедр.
Глянул на мать. Та улыбнулась. Спросила:
- Вкусно тебе?
- Да, мое любимое сладкое.
Смутную, нежную улыбку не спугнула сухость ответа. Она всего-навсего, он подумал, спросила: "Ты признаешь, что я добросовестно исполнила свою роль?"
Он кивнул, мысленно отвечая на то, чего она не спросила: "Да, и не только. Ты сделала все".
Телефон. Слышно, как работница отвечает, жеманясь:
- Да, квартира миссис Верной.
- Меня кто-нибудь? - спрашивает Лили.
- Да, мэм. Майор Чарлзуорт.
- Хочет, чтоб я подошла?
- Если, говорит, вы можете уделить минутку.
Лили улыбнулась, встала. Исчезла в прихожей. Он сидел, слушал материнский голос. Изменившийся в миг. Этот ее телефонный голос. Веселый, почти игривый.
- Да. А-а. Добрый день! Да, ну разумеется, я пойду. Из вазы с фруктами Эрик выбрал орех.
- Да, по-моему, всего разумней доехать на метро до Марк-лейн, а уж там на автобусе. К самой двери доставит.
Вернулась. Странно. В который раз он смутно удивился, обна-ружа, что вовсе она не обернулась юной девушкой, как сулил голос. Хоть вообще-то она ведь не старо выглядит. В светлых волосах почти не разглядеть седины. Печальная, ясная улыбка:
- Наше небольшое общество, знаешь ли. Она улыбается. Она спрашивает:
- А почему бы тебе в следующий раз к нам не присоединиться? Просто не хочется, да?
- Боюсь, подобного рода затеи не очень по мне. Тронув утаенную под столешницей кнопку звонка, она
спрашивает:
- Кофе здесь будешь или в гостиной?
Сообразив про себя - так смоюсь быстрей, он бормочет:
- Здесь, если ты не возражаешь.
Являются кофейные чашечки. Перед ним ставят поднос. Лили смутно улыбается. Сила привычки, он думает, власть ритуала. Как она это все обожает. Он вдвигает под кофейник спиртовую горелку.
- У меня чашки новенькие, видишь? -Угу.
- И как тебе?
Он тупо на них глянул. Да, чашки. Ну, чашки.
- Очень милые.
Можно подумать, ее осчастливила его похвала.