– Сейид! Сейид!.. Не ходи туда, не ходи дальше!
Тарег принял повод и с силой потянул упрямую точеную башку сиглави вниз. Почувствовав привычную хватку, Гюлькар раздумал брыкаться.
– В чем дело?
Коз пинками загоняли в дощатые растворенные ворота. Глаза приходилось прикрывать свободной рукой – разогнанный ветром песок порошил мелкой гадостью, лишавшей зрения.
– Плохие новости, сейид: гвардейцы из Таифа прискакали, говорят, с указом для тебя, – мрачно закивал заросшими щеками старший, Казим. – Говорят – халиф гневается, за головы сынов собаки, что ты снес, с тебя взыщут и в тюрьму снова кинут. Еще болтали ашшаритские трусы: они тебя, сейид, сами палками бить будут, приказ такой, говорят, вышел, хватать тебя и в столицу в железе волочь, а потом палкой бить! Ну тут они чуть ли не в пляс пустились, трусы, орут теперь перед масджидой этой ихней, гвардейцам чай и молоко тащат, радуются…
Стоявший рядом Ибрахим закрывался рукавом от налетавшего песчаного ветра, пощипывал узкую еще бородку и согласно кивал, то и дело оглядываясь на опустевшую улочку – не идет ли кто.
– Не ходи туда, сейид, – твердо сказал Казим, кладя ладонь на рукоять длинного кинжала. – Мы тебе коня привели, с хурджином и с бурдюком при седле, ты в Ятриб гони или сразу в Мариб – все лучше, чем к ним в руки попасть, чтоб они тебя, трусы позорные, шнурком от этой шайтанской бумажки связали…
– Сзади. Между холмами, – спокойно сказал Ибрахим.
По тропе от старого кладбища неспешно, по двое, правили верховые в желтых кожаных кафтанах ханаттани. Числом не менее десятка. Передовой поднял руку, сквозь песчаные струи мелькнуло красное – толстый витой шнур и кругляш халифского фирмана.
– Гляди ж ты, проследили нас, – искренне удивился Казим. – На площади их не больно много было, эти, выходит, сразу за тобой, сейид, поехали…
– Казим, Ибрахим, ваш долг передо мной исполнен, – спокойно сказал Тарег и поставил ногу в стремя. – Я ухожу, вы исчезаете.
– Да, сейид, – отозвались айяры.
Тарег вскинул себя в седло и дал шенкелей.
Через пару мгновений вверх по улице лишь клубилась пыль. Перед оградкой финиковой рощи тоже никого не было.
Солдаты заорали и приняли в галоп.
* * *
На площади перед масджид было не протолкнуться. Вокруг спешенного гвардейца кипели крики, вздымались кулаки, взметывались полосатые и черные рукава. Усталый конь дергал головой, на узде повисали полуголые мальчишки. Сложенный из желтоватого песчаника вход древнего дома молитвы заволакивался посвистывающей пылью. Самум надвигался, низкий купол уже не различить было в опускающемся брюхе красновато-желтой тучи. Среди многоголосого крика свист подползающей бури угрожающе ввинчивался в уши. В суматохе позабытые навесы базарчика бились на ветру, угрожая выдернуть из земли суковатые колья. На одном парусящем полотнище с криками висели двое тощих бедуинов, изо всех сил упираясь босыми пятками в пыль.