Черная площадь молчала.
Время вязко текло сквозь пальцы. Отчаянно хотелось спать.
* * *
Ночь
Над работающим аз-Захири заботливо держали лампу – юноша, почему-то в джуббе на голое тело.
– Шейх, ты скоро?..
* * *
Ночь
Все так же черно. От напряженного всматривания в темноту слезились глаза, все двоилось и расплывалось прозрачными разводами.
От увиденного в хен хотелось блевать. Аль-Лат затейливо метила своих служителей. Кто без руки, кто без ноги, кто без головы – было бы смешно, человек вроде ходит, а вместо головы шевелится пук червей. Но как-то не смеялось. Главное разнообразие творилось во внутренностях: там жили зародыши таких уродцев, подчас цветных, что глаза сразу слезились и жмурились от пересиливающего отвращения.
– Кто-то идет, – тихо, словно боясь спугнуть, проговорил Абу аль-Хайр.
От вылущенной масджид шли – трое.
Как-то одинаково шли.
Пришлось моргнуть и посмотреть вторым зрением.
О, боги, что это?
– Трёшечка, – сжимая руку на рукояти, тихо сказал Амаргин.
И тут же заорал:
– Все сюда! Быстро! Это трёшка!..
Взвившийся, как кобра, Сенах рявкнул:
– Всем людям – вниз! Вниз, я сказал! Стрелок, скажи им!
Оглядываясь на шагающую троицу, они заорали, пихая ашшаритов, как баранов:
– Вниз! Идите вниз!
Люди видели троих человек. Идущих странно в ногу.
– Селим, Абу аль-Хайр, вы не справитесь! Это наш бой, уходите, уходите!..
– Но…
Люди видели троих человек.
– Я сказал – ВНИЗ!!!.. ЗА ПЕЧАТИ!
Когда трёшка вышла на заботливо расчищенное для нее место перед воротами, все подняли щиты на уровень глаз.
Аждахак, пожирая душу, забирает облик. Большой, трехголовый аждахак высасывает жизненные силы вместе с мозгом жертвы – через глазницы. Или разгрызает голову и выедает из нее серо-розовую кашицу, как из треснувшего яйца, – у аждахака длинный сильный язык. Жертва должна быть живой: пустая кровь, даже парная, демона не интересует. Ему нужны желания, воспоминания, страхи – в особенности страхи. И боль. Боль агонии, судороги извивающегося и орущего от невыносимой муки разумного существа – это изысканное блюдо, его свадебный, можно сказать, плов. Трехголовый, а по-простому трёшка, оставляет после себя лежащие в луже мочи и раздавленных экскрементов изломанные трупы, на лица которых нельзя смотреть никому.
Этот аждахак явно побывал в крепости: для смертного зрения он приоделся в гвардейца, обтянутого дорогим шелком купца и совсем молоденького юношу в простом стеганом халатике, возможно невольника этого самого купца.
– Ты что, Каойльн, слепой, что ль? – прошипел Тарег, не отпуская глазами завивающуюся хвостом гадину. – Ты не видел, что у ящерины, что в ворота крепости хлобыстается, три башки, а не одна?.. Ифрита от трёшки отличить не можешь?!