Переводя на русский язык труды по нравственному богословию, название этой добродетели иногда передают не словом «сила», а словом «мужество» или — что особенно важно в данной связи — словом «стойкость». По-видимому, слово «сила» безнадежно пропиталось мирским своим толкованием, и, если употреблять именно его, даже наши несложные рассуждения покажутся сложными или, не дай Бог, «оригинальными». И тут приходят на память рассуждения Честертона о моллюсках и позвоночных. «Сильный» в ходовом смысле слова — как моллюск, у него очень толстый панцирь; сильный в должном смысле слова — позвоночный: панциря нет, держит что-то твердое внутри. Действительно, тогда очень уместно слово «стойкость». А рассуждение, на которое мы сейчас ссылаемся, посвящено благородству — качеству, которое необычайно высоко ценили не только дохристианские мыслители — скажем, Конфуций и Аристотель, но и святой Фома Аквинский. Вероятно, это понятие, это свойство — уместнее всего, когда думаешь о Саре Кру.
Теперь очень часто пишут о порче, даже о гибели генофонда. Слава Богу, чудо есть чудо, и люди, без Бога и без чуда, были бы намного хуже. Оглянитесь, сколько прекрасных людей. Но войдем в троллейбус, встанем в очередь, хоть на круглый стол какой-нибудь пойдем. Что там особенно удивляет?
Надеюсь, вас удивит, что довольно многие люди, вплоть до самых высокоумных, гордятся — оборотистостью, стыдятся — бескорыстия. Понятия «достоинство» вообще нет, ни своего, ни чужого. А уж делать что-то себе во вред (не нравственный, шкурный) — это глупость, и больше ничего.
Как же тогда полезно еще в детстве прочитать о девочке, которая жила не шкурно, а достойно! Помните, она знает, что способна даже убить, если ее доведут — но не способна поступить низко, солгать ради выгоды. Вы скажете, не проще ли читать о святых. Нет, не проще (хотя и лучше), потому что за эти несчастные десятилетия ставка на «умение жить» очень сильно пропитала души. Послушает несчастный ребенок Евангелие — само Евангелие! — а после услышит, как верующие люди говорят, например: «Одиннадцатая заповедь — умей крутиться» (это — «теория»)' или «Беги, беги, садись, а то место займут!» (уже практика). Что ж? Или он научится двоемыслию, или растеряется вконец, и, как это ни печально, верующим не будет.
Попробуйте теперь прикинуть сами, как неукоснительно благородна Сара, недаром она — принцесса, маленькая королева. Это — символ, королевы и принцессы бывают сколь угодно «бойкими», но ведь детская книга — это притча. Кстати о «бойких»: в середине 30-ых годов одна женщина, истинный ангел, так и делила людей, на «бойких» и «тихих», а к «тихим» относила и вполне шумных, зато свободных от мелочности, склочности, хваткости, властной и своекорыстной мирской доброты и т. п. Например, тихим был бы для нее Честертон, если бы она его знала.