— Как этому человеку удалось пробиться, — сказала она. — Взгромоздившись на чужие плечи.
— Ты несправедлива к нему, — сказал он.
— Он тебе нравится только потому, что он тебе льстит, — сказала она.
Всего ужаснее был запах. Он рисовал то цветы, то уголок сада, то пытался написать большую картину по своим итальянским наброскам. И все они одинаково пахли. Он завел привычку выставлять лучшие из них на камине, и она тотчас же узнавала об этом. Это были неуклюжие, лживые, кургузые картинки. Невыносимо новые — не то, что в магазине или в журнале — как куски свежего мяса. Когда она услышала, что мистер Фредерик их хвалил, она поняла, как «пробился» мистер Фредерик — только потому, что он такой бесчестный. Ее муж возвращался домой, переодевал пиджак и поднимался наверх, в свою похожую на ящик комнату. Если она поднималась туда, он бывал так захвачен работой, что не отвечал ей. Запах заставлял ее шмыгать носом, но он не замечал. Он просто что-то урчал. Она шмыгала носом, он урчал. Он сидел, сдерживая дыхание чуть ли не целую минуту, а потом шумно выпускал воздух, словно человек, поднимающий по лестнице что-то тяжелое. Шмыгание. Урчание. Звериное урчание — весь их разговор.
Столько лет ходить за детьми, столько лет ждать возвращения мужа, столько лет стареть — и вот когда он вернулся, он с ней не разговаривает! Не очень приятная жизнь для женщины.
Пусть занимается, раз это доставляет ему удовольствие, — говорила соседка. — Люблю, когда мужчина доволен.
— На вес, в магазине, — говорил он.
Беспокоило то, что живопись не доставляла ему удовольствия. Стоит только послушать его! Как со стонами и причитаниями он выводит: «Не могу рисовать», «Все не так». А когда на него накатит, замажет все до конца (вот уж где вам пустая трата) и начинает сызнова.
— Что ж, — сказала она ему, — если бы у меня что-то не получалось, я бы бросила. Я не стала бы из-за этого отравлять себе жизнь. Я хочу сказать, что толку портить себе настроение?
Он урчал.
— Всю жизнь ты твердил, что хочешь рисовать, что если б ты мог рисовать, ты был бы счастлив, — сказала она. — Твердил, что когда мы поженились, я заставила тебя бросить. — Она шмыгнула носом.
— Я этого не говорил, — удивленно сказал он. Наконец-то она дождалась от него ответа!
— Ты это подразумевал, — сказала она.
Он зажал кисть уголком рта. Кисть была похожа на усы. Он уставился на жену.
— Что ж, посмотри на себя, — сказала она. — Ты лишь отравляешь жизнь себе и мне и детям. (Это была неправда: детям нравилось, что он рисует. Она не могла им этого простить.) Ты не думаешь о нас. Ты стал эгоистом. И вечно дышишь этой дрянью. Она тебя отравляет.