На фотографии, сделанной в другой день, Лина и Сергей позируют на улице: ее леопардовая шуба и шляпа и его щегольской костюм контрастируют с серой и черной одеждой Цейтлиных и Цуккеров. На третьей фотографии, по ошибке подписанной «Москва, 19 января 1927», хотя в Москву они прибыли 20 января – во всей красе предстает элегантность парижского гардероба Лины. Единственное, чего не удалось запечатлеть на пленку, – аромат французских духов. На шее у Лины ожерелье с камеей, она одета в кофточку с воротником-шалькой и очень смелые по тем временам чулки в ромбик, а на левой руке можно разглядеть тонкий ободок по-американски скромного обручального кольца. Справа Сергей в костюме, свитере на пуговицах и накрахмаленной рубашке, с ослабленным узлом галстука. Оба выглядят усталыми. В 1982 году в интервью с Харви Саксом Лина вспоминает, что «Сергей был измотан, я тоже, и мы хотели уехать как можно быстрее, но они не отпускали нас и все время пили»[227].
Визит Прокофьева стал настоящей сенсацией. Сергея осаждали просьбами об интервью, уроках для начинающих композиторов, а иногда звонили с непристойными предложениями. Музыка Сергея не слишком соответствовала консервативным вкусам того времени, но международная известность производила должное впечатление. Возвращение Прокофьева, пусть даже на несколько недель, было пропагандистским ходом, обыгранным в советских средствах массовой информации.
В Соединенных Штатах музыку Прокофьева часто ругали, но на самом деле Сергея нельзя было назвать радикалом. По крайней мере, по сравнению с русскими композиторами, чей творческий рост происходил при Ленине. Отражая шумный, футуристичный дух революции, композиторы, среди которых были Мосолов, Александр Кенель, Николай Рославец, Всеволод Задерацкий, создавали авангардистские, четвертитоновые сочинения, индустриальные симфонии, песни, основанные на рекламных объявлениях в газетах. Иногда новая музыка рождалась путем импровизации прямо на сцене, во взаимодействии со зрителем. Существовала пролетарская музыкальная организация, члены которой получали все больше и больше привилегий от власти за написание пропагандистских хоровых песен и маршей. Мосолов, однако, будет помещен в черный список как буржуазный модернист, а в 1937 году приговорен к тюремному заключению по обвинению в «хулиганстве» и будет вынужден, демонстрируя раскаяние, сочинять музыку для ансамблей народных инструментов[228].
Двадцатилетний Дмитрий Шостакович окончил Петроградскую (бывшую Санкт-Петербургскую) консерваторию и сочинил свою Первую симфонию, но Сергей не знал его сочинений, помимо тех, которые, казалось, были похожи на его собственные. Композиторы, которых он встречал во время гастрольной поездки и с кем позировал на групповых фотографиях, были его старыми знакомыми, а не представителями нового поколения.