. Цейтлин с женой жили в подвальном помещении консерватории, «за занавеской», среди документов Персимфанса
[223].
Композитор Николай Мясковский, давний друг Сергея, жил в перенаселенной коммунальной квартире. Снаружи дом сохранил увядающее изящество XVII века, но внутренняя часть подверглась перестройке и перепланировке. На самом деле причиной такой скученности были вовсе не принципы социализма, а острый жилищный кризис. Квартира, в которой некогда жила одна аристократическая семья, превратилась в некое подобие общежития. Вместе с Мясковским жила его сестра с дочерью. Племянница, рьяная комсомолка, бранила Мясковского за «буржуазную чувствительность». Но на самом деле соседям больше мешала ее громкая ругань, чем звуки рояля. Мясковский был в ужасном положении, но у других было еще хуже, в том числе у его сестры, муж которой покончил жизнь самоубийством. Позже Лина с Сергеем узнали, что коммунальные кухни были местом шумных ссор и драк. «Вы можете себе представить, что творится на кухне в этом скромном особняке, когда восемнадцать хозяек одновременно готовят восемнадцать ужинов на восемнадцати примусах!» – поведал как-то один из сопровождавших Прокофьевых[224].
Луначарскому посчастливилось больше – в его огромной квартире можно было устраивать концерты камерной музыки, но сам дом был в запущенном состоянии, с «грязной и отвратительной» лестницей. В таком же плохом состоянии находилось малоэтажное здание, где жила Надя, жена арестованного двоюродного брата Сергея Шурика. В воскресенье 23 января Прокофьевы навестили ее и детей, но во время визита чувствовали себя неловко. От Раевской они поспешили к Держановским, на день рождения его жены. «Держановским удалось сохранить за собой всю квартиру, уступив одну комнату кухарке. Что касается комнаты Цекубу[225], то она выходила лишней и в нее должны были кого-нибудь вселить. Удалось отстоять ее только через Центральный комитет улучшения быта ученых, через посредство которого удалось доказать, что Держановскому необходимо погружаться в научно-музыкальную работу, для чего нужен отдельный кабинет»[226].
После второго выступления Сергея в честь Прокофьевых устроили прием в еще одном конфискованном особняке. Сохранилась фотография, сделанная на этом вечере. Довольный, сияющий композитор в костюме-тройке и галстуке сидит через три стула от Лины, одетой в леопардовое пальто. Шею украшают длинные жемчужные бусы, а волосы уложены в модную прическу-боб. Слева сидит Мясковский, строго одетый, с козлиной бородкой, а справа – Александр Мосолов, дерзкий молодой композитор, автор сенсационного балета под названием «Сталь». Стол заставлен бутылками шампанского, а издалека в камеру смотрит лысеющий усатый Цейтлин. Несколько человек, включая Держановского, выстроились за спиной Прокофьева, чтобы сфотографироваться на память.