Утром он их убил…
Он вдруг остановился, соображая, зачем ему идти к мёртвым. Но страшно было и идти назад.
Можно было, в крайнем случае, переночевать в машине здесь, на участке, или укатить в Москву… В их с Леной спальне было ружьё … Да и тело требовалось спрятать… Бандиты в любом раскладе не так уж страшны. Мелькнула мысль, что, побывай здесь бандиты, можно было бы объяснить наличие трупов… У дома он подождал; зайдя в дом, тоже подождал, прежде чем закрыть дверь. Он не закрыл бы её вообще, если б точно знал, что — бандиты, а не милиция. В кухне долго стоял возле окна, слышал, как где-то пробило полночь. Видны были только туманные фонари вдали… Мрак и тишь тяготили. Он напрягал слух так, что слышал трески, скрипы и плач. Дрожа, вынул из холодильника пиво, выпил и вдруг решительно включил свет.
Кухня выглядела пыльной и заброшенной — пивные банки, чашки, тарелки. Он подумал, что, если смотреть на дверь холла, появится Лена. И он смотрел, пока не потекли слёзы… Должен же существовать какой-то обратный, живительный поворот ключа, чтоб бывшее стало небывшим? Почему ключ всегда открывает в одну лишь сторону? Почему не вернуть Лены с Катей? Зачем все рождённое движется к смерти? А сам он — отложенное гниение.
Пиво ударило в голову. Стало проще. Он прождал целый час — нет, не бандиты, не оперы. Вероятно, кто-то иной. Девяткин, сняв галстук и пиджак, с лопатой прошёл в холл, открыл чёрный ход, прислушался. Тишь… Глянул на аллею, идя по которой, упрёшься сперва в стену с пиками, а за ней — в труп Лены. Он приготовил и табурет — перелезть через стену. Катю он решил зарыть близ Лены. Сегодня он не был способен набольшее. Вымотался. Сдох. Ему жутко, мучительно хотелось спать — по крайней мере, казалось, что удастся заснуть. Только бы спрятать труп! Выспавшись, он решит, что делать… Впрочем, было трудно заставить себя пойти наверх. Он долго смотрел снизу в дверь спальни, потом решил ещё выпить.
Предстоящее казалось омерзительной, подневольной работой. Пройдя наверх, он отворил спальню, щёлкнул выключателем, увидел лист с утренним письмом Лены и, прежде чем подойти к шкафу, захватил с кровати покрывало. Катю он хотел зарыть в чистом. Он расстилал покрывало, сосредотачиваясь на деталях и думая лишь о том, чтоб расстелить ровно. Справившись, двинулся к шкафу… Он протягивал к нему руку, когда дверь за его спиной открылась и кто-то, повалив его, заломил ему руки, сунул головой в мешок и повёл, трясущегося, вниз, к выходу, а затем к дороге. Его подталкивали, он часто падал, но его опять поднимали и тащили. Никто ничего не сказал — ни слова! — ни он, ни те, кто тащил. Он утопал в хаосе мыслей и чувств, пока его не швырнули в салон машины, которая резко тронулась с места. Езда в любом случае давала ему время: десять минут до Жуковки или час до Москвы без пробок.