— Я говорил, что недавно вернулся в Англию из Канады. Но я не сказал, когда уехал в Канаду. Вы ведь знаете, что из Глазго ещё и до сих пор отходят пароходы.
— Разумеется. Вы, должно быть, тогда и собирались сесть на пароход в Глазго?
— Совершенно верно. — Теперь мне было безразлично, кто был тот человек, с которым она меня видела в Глазго.
Она придвинулась ближе, напоминая мне теперь уже не птицу, а скорее надушенную кошку с шелковистой шёрсткой, и сказала, понизив голос:
— Но дело-то в том, что я встретила вас после этого ещё раз — у меня просто удивительная память на лица! — в Лондоне. Вы обедали в «Мирабелл»… Да, месяца три тому назад, не больше. Значит, вы не были тогда в Канаде, не так ли?
Я покачал головой.
— Относительно Глазго вы были правы, но на этот раз, извините, ошиблись.
Но она, конечно, не ошиблась и прекрасно поняла, что я это знаю. Всё вышло у меня очень неудачно. Впрочем, я утешал себя мыслью, что это не имеет никакого значения.
Изогнув длинную шею, женщина откинулась назад, по-прежнему глядя на меня с насмешливым любопытством. Я отвечал безмятежным взглядом. Минуту-другую мы оба молчали. Потом она спросила:
— Надолго вы в Грэтли?
Я сказал, что и сам ещё не знаю, что это зависит от того, примут меня на службу или нет. И постарался, чтобы мой ответ звучал правдиво — да, в сущности, это и была правда.
Она кивнула головой, потом достала визитную карточку и протянула мне.
— Вы извините меня за назойливость. Но это так странно и так на меня непохоже — приметить вас в Глазго и потом спутать с кем-то другим в Лондоне! Ни разу в жизни со мной таких вещей не бывало. Так что, если вы когда-нибудь найдёте этому объяснение, может быть, вы мне позвоните и заедете выпить чашку чаю или рюмку вина? Я живу неподалёку от Грэтли, совсем рядом с заводом Белтон-Смита.
Тем и кончился наш разговор. Она закрыла глаза всё с той же тенью иронической усмешки на губах, а я, не взглянув на карточку, сунул её в жилетный карман и плотнее закутался в своё тяжёлое пальто. Я говорил себе, что плохо начинаю работу в Грэтли. Промахи свои я приписывал тому, что мне не по душе это назначение в Грэтли, что я выдохся и к тому же угнетён дурными вестями с фронта. Войти в роль заранее, ещё до прибытия на место, — идея сама по себе правильная. Но ведь у этой жительницы Грэтли, которая явно неглупа, знает всех в городе и, наверное, двенадцать часов в сутки занимается болтовнёй, уже составилось, вероятно, мнение обо мне как о неумелом лгуне и, что гораздо хуже, как о человеке, которого окружает какая-то тайна. Слышал ли кто-нибудь из пассажиров наш разговор? Оба военных всё ещё были поглощены чтением. Краснощёкий, погрузившись в забытьё, легонько посвистывал носом. Но, оглянувшись на моего смуглого соседа слева, я заметил, как в этот самый миг он прикрыл тяжёлым жёлтым веком свой словно плавающий в масле правый глаз. Значит, он подслушивал! Возможно, что это и не имело никакого значения, но от этого неудачное начало не становилось удачнее. Я подумал, что, если так пойдёт и дальше, то к концу недели я, пожалуй, буду шествовать по главной улице Грэтли, нацепив фальшивую бороду и плакат, возвещающий, что я послан контрразведкой. Ай да Нейлэнд! Нечего сказать, хороша работа!