— Г-н Лангилль, я задыхаюсь! — объявила она, двигаясь в своем ивовом кресле.
— Отдохните немного, — согласился художник.
В Париже, в Ривайере Лангилль был завсегдатаем дома Фовелей. Колетта и Мишель знали с детства этого друга их дяди и обходились с ним, как с товарищем, как в то отдаленное время, когда художник неутомимо принимал участие в их играх.
Пятидесяти пяти лет, невысокий и нескладный, с простодушным и даже немного бабьим лицом, Лангилль никоим образом не осуществлял в физическом отношении законченный тип романтического или крайне модернистского художника. Его рот, оттеняемый слегка усами и не лишенный тонкости, и его буйная чаща волос придавали ему оригинальный вид. Но он не стремился изображать живописную фигуру; его талант, которому несколько вредила перед большой публикой слишком искренняя скромность, мог быть так же мало подозреваем в комедианстве, как и его наружность.
Может быть Лангилль был обязан своему неизменному прекрасному настроению духа, не отравляемому чванством, большим числом своих друзей. Очень общительный, он любил общество в обширном значении слова; однако, предпочитал маленькие интимные сборища, завтраки в тесном кружке, болтовню вокруг самовара, разговоры, не слишком банальные, но и не слишком тонкие, не слишком церемонные, но и не слишком вольные — немноголюдных собраний; — изящную и утонченную роскошь домашнего очага, где чувствовалось бы искусное и скромное влияние женщины. Лангилль предпочитал общество женщин, молодых или старых, но изящных, умных и тонко воспитанных, всякому другому. „Великий говорун перед Господом“, если не великий ум, Лангилль любил, кокетливо настроенный своей слушательницей, все равно 20 или 60 лет, расположившись с удобством в кресле, — рассуждать, рассказывать анекдоты, прибегая охотно к пословицам, поговоркам и т. п., с робкой заботливостью отделывая фразы и владея своей особенной манерой выискивать самое простое слово.
Ах! как он ими любовался, в качестве бескорыстного дилетанта, этими прелестными друзьями, этими любезными собеседницами! И инстинктивно, чтобы лучше высказать им свое удивление, прибегал к устарелым выражениям, более старым, чем он сам >, и которые, вызывая их смех, все таки им льстили, так как эти выражения не были заимствованы из языка обитателей квартала Бют Шомон.
Сюзанна показалась Лангиллю восхитительной. При виде ее он вспомнил слова Беатриче у Шекспира: „Когда я родилась, звезда танцевала на небе“[31]. Эту пляску звезды, ему казалось, он видел в светлых очах молодой девушки, слышал ее ритм в ее голосе.