— Я поеду за ней, — заявил он.
Старуха Мишо спала своим последним сном на постели, где в продолжение долгих лет она чахла, неподвижная, как брошенная, негодная к употреблению вещь. Свет двух восковых свечей заставлял трепетать линию ее худого и как бы помолодевшего профиля, выделявшегося на белой подушке, усеянной цветочками. Подле изголовья молились на коленях старик Мишо и Марсьенна, седая голова подле каштановой головки, согнувшееся тело, изнуренное нищетой, подле тела слишком слабого и слишком нежного для борьбы.
В едва прозрачной тени, освещаемой моментами колебанием восковых свечей, попеременно то вырисовывались, то исчезали неясные формы. Сюзанна сидела подле закрытого окна, и казалось, жизнь отсутствовала в ее взорах, устремленных на маленькие траурные огоньки. Она была очень бледна усталой бледностью, придававшей худобу ее лицу. Подавляющая тишина тяготела на предметах, с которыми, казалось, случилось нечто странное, как будто их неподвижность зависела в этот день от какой-то таинственной причины, и по временам чудилось, что дыхание приподнимало белую простыню, где угадывалась, неясно очерченная и уже ссохшаяся, не дышавшая более грудь.
Мишель остановился подле постели с непокрытой головой, с опущенным лицом, с безмолвными губами и с выражением серьезного волнения на лице, с тем почтением, которое составляет как бы молитвенное поклонение смерти. Затем он подошел к Сюзанне.
— Я вам благодарна, что вы пришли, — сказала она вполголоса, немного отрывисто. — Маленькая девочка спит, подруга Марсьенны придет на эту ночь, я могу уйти…
Услышав шепот разговора, старик Мишо и Марсьенна поднялись, оба плакали. Мишель протянул им руку без лишних слов, но однако очень сочувственно. Маленькому Луи он решил оказать помощь, о которой он не хотел здесь вызывать мысль, ту помощь, которую следует давать беднякам, затем, чтобы они могли спокойно плакать в горестные, трудные для них часы.
Теперь Мишель думал о Сюзанне, только о Сюзанне, испуганный ее бледностью, возбуждением ее сухих и слишком блестящих глаз. Быстро закутав ее в плащ, безмолвную, пассивную, не пытавшуюся помогать ему каким-нибудь движением, он вырвал ее от благодаривших Мишо и увлек за собой из дома.
По прежнему безмолвная, мисс Северн прижалась в угол кареты; лошади ринулись вперед.
— Какой грустный день! Колетта очень о вас беспокоится…
Тремор произнес эти слова машинально и без всякого порицания. С жестом чрезмерной усталости, Сюзанна не дала ему продолжать.
— Я сделала все, что могла, чтобы никого не беспокоить… Я послала маленького Луи, как только стало возможно… Я не могла же оставить этих трех детей одних с их умиравшей, затем умершей бабушкой… Я сделала, что могла…