Хорошо было Кутузову — залез на холм повыше, навел подзорную трубу, и вот они все твои войска — посылай нарочных, отдавай приказания… А тут, куда и сколько ни посылали делегатов связи — ни ответа, ни привета. Сгинули все, как один…
— Товарищ командующий, вроде машина пылит!
Коробов навел бинокль на облачко пыли. Это мчалась штабная легковушка, она держала курс как раз на опушку.
— Да это же Шлыков! — радостно воскликнул Сандалов. Он даже забыл все злые слова, которые посылал ему утром.
Шлыков предстал перед командармом помятым, пропыленным, но счастливым — отыскал своих! И первый ему вопрос:
— Как там в Бресте?
Коробов на минуту представил, что творилось утром в Бресте и в Крепости, и внутренне содрогнулся: мясорубка!
Оставалось только уповать на счастливое стечение обстоятельств, которые бы позволили большей часть войск выйти из цитадели…
Глава двенадцатая
В крепости
Ближе к вечеру немцы предприняли яростную атаку. Но сначала казарму хорошо обработала артиллерия. Подвал заволокло пылью и дымом, с кирпичных сводов скалывался острый красный щебень и больно бил по рукам и головам. Стальные осколки влетали в окна, рикошетировали от стен, находя свои жертвы в самых укромных местах. Сразу прибавилось убитых и раненых. Лобов вычеркнул из блокнота три фамилии — Собко, Иванова и Аветисяна.
Едва смолкли пушки, как к казарме ринулась цепь автоматчиков. Если бы не фланговый огонь из пулемета, так вовремя пришедшего на помощь, вряд ли удалось бы отбить этот штурмовой бросок. Но отбили, спасибо неизвестному пулеметчику.
У входа в подвал завязалась рукопашная: в дело пошли и штыки, и лопатки, и гранаты, и ножи, и даже кирпичи. Отбились. Немцы отошли, оставив трех убитых. С одного из них сняли фляжку, обшитую сукном, но вместо воды, как мечталось, в ней оказался шнапс. Водка ушла на обработку ран. Дали по глотку самым несчастным мученикам, доживавшим, должно быть, последние часы. Распределял спиртное сам капитан Суровцев, подраненный слегка в шею. Шею он замотал обрывком нательной рубахи, отчего походил на человека, у которого болит горло.
«Ну, где же наши? — эта мысль донимала не одного Лобова. — Должны же они знать, — рассуждал Сергей, — что в Крепости остались люди? Те, кто прорвался, наверняка уже сообщили, что тут творится. Почему же не идут на выручку? Одной бы танковой дивизией из Южного городка навалились, и немцы тут же бы убрались за Буг! Может быть, утром придут?! “Нам бы ночь продержаться да день простоять”», — припомнилась строчка из «Мальчиша-Кибальчиша».
Ночь прошла беспокойно, тревожно. Лобов выставил к амбразурам наблюдателей, а остальным объявил «отбой». Сам пристроился на сорванной с петель двери и попытался забыться на этом жестком ложе.