Как бы ни терзал себя Коробов, все равно ему было неведомо, что его судьба была предрешена не его ошибками, а его успехом. Вывести армию из-под ураганного удара на тыловые позиции, занять, пусть не бог весть как укрепленные, рубежи — это успех. Как и то, что весь штаб армии не разбрелся по лесам и болотам, а был здесь, под рукой у начальства. Но уж лучше бы он еще выбредал по белорусским пущам, чем оказался под карающей рукой московского начальства. И уж, конечно, невдомек ему было, что зампредсовнаркома Мехлис включил его в расстрельный список только потому, что надо было наказать хоть одного командующего армией. Неважно какого — вышел бы первым Голубев или Кузнецов — поставили бы Голубева или Кузнецова, главное, чтобы был командарм, главное, чтобы подбор был солидным — от командующего фронтом до командующего армией! Можно было бы, конечно, и начальника штаба прихватить, но, во-первых, это уже не тот уровень, а во-вторых, надо кому-то и армией потом командовать.
Поначалу Павлов спасал себя, топя всех остальных, в том числе и Коробова.
На вопрос следователя о причинах поражения войск Западного фронта Павлов перевел стрелку на командующего 4-й армией:
— На их участке — Коробова и Сандалова — совершила прорыв аж до самого Рогачева основная мехгруппа противника и в таких быстрых темпах только потому, что командование не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста.
Коробов, глядя в заплывшие от ударов глаза Павлова, твердо ответил:
— Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел!
Павлов отвел глаза в сторону, но стоял на своем:
— В июне месяце по моему приказу был направлен командир 28-го стрелкового корпуса Попов с заданием к 15 июня все войска вывести из Бреста в лагеря.
Коробов только развел руками:
— Я об этом не знал! — И добавил с горькой иронией: — Значит, Попова надо привлекать к уголовной ответственности за то, что он не выполнил приказа командующего.
Никто Попова под суд не отдал, ибо даже такому судилищу было понятно, что приказы подчиненным через голову их непосредственного начальства не отдаются. Да и само это заявление, по счастью, никто всерьез не принял.
Генерал Павлов лучше, чем кто бы то ни было, понимал маловиновность Коробова. Поняв, что его собственная песенка спета, он попытался сделать напоследок доброе дело: спасти Коробова. В своем последнем слове он сказал: «Удара трех механизированных дивизий Коробов выдержать не мог, так как у него не было реальных сил противостоять натиску вчетверо превосходящего противника, да еще на таком растянутом фронте». Но и это заявление судьи пропустили мимо ушей.