— Ты фанатик,— сказал Гамов тихо и на этот раз без всякой злобы.
— Нет. Просто я человек, который достиг предела желаний. Да, жизнь — это большая игра, а в ней, как во всякой игре, нужно уметь остановиться и не играть дальше. Чтобы не спустить огромный выигрыш. Да. Я останавливаюсь. О, мое тело!.. В конце концов, вы тоже сопричастны легенде!..— вскинув голову, произнес Абу-Керим.— Так что вы можете извлечь свою жизнь из моей смерти. В известном смысле мы будем квиты.
— О чем... о чем это он? — произнесла Лейна слабым голосом.
Мужчины не стали уточнять. И никто не стал делать негодующих ремарок о том, что людоедство омерзительно, а пожирать труп врага было свойственно лишь самым кровожадным дикарям, совершенно не затронутым цивилизацией.
Потом Абу-Керим вытянул из ножен трофейный сардонарский клинок и спокойно, буднично всадил себе в живот. Его губы на мгновение скривились от боли, а потом выпустили несколько слов: «Бисмиллахи рахмани рахим...»
Путешественники молча наблюдали за агонией. Наконец Абу-Керима согнулся и, упав ничком на пол, замер.
Это в самом деле была будничная смерть. В иных обстоятельствах она, быть может, и потрясла бы даже такого закаленного и опытного человека, как капитан Епанчин. Но сейчас уход Абу-Керима настолько вписался в череду смертей, что никто не выказал ни возмущения, ни страха, ни печали.
Все это было. И Константин мог рассказать даже подробности, выпущенные за рамки данного повествования. Но Гамов промолчал, а генерал Ковригин не задавал наводящих вопросов. Он только коротко справился об остальных космонавтах, предположил, что они погибли при взрыве гигантского звездолета, и не получил ответа. Молчание было истолковано как подтверждение худших предположений. Правда, уже в вертолете Гамов сказал:
— А что остальные? Вам лучше знать.
— Нам? В каком смысле?
— Да в прямом! Мы на Земле давно не были. Может, тут что появилось без нас... Достопримечательности, о которых как-то замалчивалось ранее. Ну например, Хансен-сити, названный по имени генерала Хансена, участника Войны за независимость в восемнадцатом веке. Или летний дворец императора Ли Сюна в Пекине, с изображением маленькой рыбы миноги. Храм, построенный на деньги сподвижника царя Михаила боярина Неделина, в честь освобождения Москвы от поляков... Могила шаха Сафрази... А то и гробница царицы Камара... Мало ли! Кстати, Александр Александрович, нас с Леной по прибытии в Москву сразу бы в клинику... И предупредите врачей, чтобы ничему не удивлялись. Эх! Надо было и мне куда-нибудь... подальше. Я бы хорошо смотрелся, скажем, в роли библейского пророка. С моим-то филологическим образованием...