– Он бредит, сударь, – прокомментировал штукатур и эти слова. – Я бы сказал, вид у него неважный.
– Эрви, парню нужен покой. Умолкни, – шикнул на него госпитальер.
Сам Тангейзер нагнулся к подпруге. Брюхо Клементины раздулось, и просунуть палец под ремень ему уже не удалось. Матиас расстегнул подпругу, и кобыла облегченно переступила ногами. Он снял с нее седло и попону и положил их на причал, а затем взял у Эрви Грегуара и положил его на чепрак, подсунув ему под бедро и колено седло. Юсти сел рядом, поджав ноги, и взял товарища за руку. Иоаннит протянул ему мех с вином:
– Пусть глотнет как следует. Ты тоже.
Скрестив руки на груди, Тангейзер принялся изучать баржу с древесным углем. Она была нагружена до самого планшира рваными мешками с кусками угля, слой которых заканчивался в четырех футах от румпеля. Снизу мешки были сырыми – после дождя. Идея поджечь эту баржу вполне могла прийти Гриманду в голову под воздействием опиума. Рыцарь взял кусок угля. Он оказался не очень хорошего качества. Для плавильной печи не подходит, но воспламеняться будет быстро. Проблема в том, чтобы поджечь все…
– Этот товар может стоить неплохих денег, сударь, – заметил Эрви.
Матиас смерил штукатура взглядом и покачал головой:
– Эрви, я хочу поручить тебе работу.
– С превеликим удовольствием, сударь.
Иоаннит принялся объяснять ему, помогая себе жестами:
– Возьми два мешка с заднего ряда и высыпь на носу баржи и посередине. Распредели уголь ровным рыхлым слоем толщиной с ладонь. Этого хватит, чтобы покрыть верх примерно шести мешков вдоль всей баржи. Понимаешь?
– Я бы лучше справился, если бы знал, что вы собираетесь делать, сударь.
– Я собираюсь поджечь баржу.
– Всё, можете больше не объяснять, сударь. Испортить чужой товар, чтобы твой поднялся в цене. Она будет гореть весь день!
– За труды возьми один из тех кошельков.
– Вы очень щедры, сударь, но прошу прощения, какой?
Госпитальер подумал, что явно переоценил его умственные способности.
– Самый тяжелый, – решил он.
Подхватив спонтон, рыцарь повел Клементину в ближайший сад. Мальчики были слишком измучены болью и обессилены, чтобы заметить его уход. Остановив лошадь, Тангейзер отступил и взял пику коротким хватом, через плечо. Старая серая кобыла скосила на него свой большой глаз.
– Ты заслужила лучшую жизнь и лучшую смерть, но в этом ты не одинока, – сказал ей иоаннит.
Клементину, похоже, удовлетворила эта прощальная речь. Она отвернулась.
Матиас проткнул ей верхнюю часть шеи под челюстью и почувствовал, как лезвие скользнуло по позвоночнику. Потом он резко опустил древко под руку и налег на него всем телом, рассекая горло. Кобыла покачнулась, ее передние ноги подогнулись, и она упала набок. Госпитальер успел отскочить назад. Кровь собралась у его сапог. Глаза лошади закатились, грудь стала лихорадочно вздыматься в попытке набрать воздух в легкие. Звуки, которые она издавала, были почти не слышны. Тангейзер вытер спонтон о ее покрытую шрамами, подергивающуюся шкуру, отвернулся и пошел прочь, оставив животное умирать.