Кивнув, молодой человек сунул шарф под повязку на руке.
– Я выиграл время, которое вам не нужно, – повторил он слова отчима.
– Нам не было нужно время, чтобы уйти. Но я благодарен тебе за каждую минуту, – заверил его Матиас.
Орланду не понял. Он не представлял, что его возвращение значит для Карлы. Но подобное невежество – врожденное право сыновей, а некоторая глупость – привилегия юности.
– И за Доминика тоже, если это его голова, – добавил госпитальер.
Людовичи достал из повязки нож и срезал с рукава обе ленты, красную и белую.
– Это было самое мерзкое из всего, что я когда-либо делал, – пробормотал он.
– Рад слышать.
– Карла этого не услышит.
Тангейзер похлопал его по спине и отступил. Орланду проскользнул мимо него.
– Скажи Гриманду, чтобы рвал заграждение, – сказал ему вслед иоаннит.
Он хотел предупредить пасынка, чтобы тот не упал в воду, но вовремя прикусил язык – для мальтийца, даже серьезно раненного, это было бы оскорблением. Так что рыцарь просто смотрел, как юноша пробирается между трупами и прыгает в третий плашкоут. Внезапно госпитальер с удивлением обнаружил, что сам измотан до предела и раздражен, хотя считал последнее привилегией возраста. Он повернулся к причалу.
«Пилигримы» не могли слышать их разговор, однако Тангейзер заметил растущее удивление в их рядах. Теперь, когда исход дела был решен и к их унижению могли прибавиться измена, обман и издевательства, ополченцы пришли в ярость. Поток проклятий и оскорблений звучал более искренне, чем прежде, но иоаннит не видел ни одного, кто хотел бы умереть, когда приближалось время отправляться в теплую постель.
Он спросил себя, почему жизнь заставила его иметь дело с такими свиньями, но не успел найти ответа. По берегу разнесся вопль. Этот душераздирающий крик тронул бы даже Матиаса, если бы не вырвался из глотки Гарнье. Значит, стрела попала ему в кишки, а не в мышцы с костями. Ее наконечник, наточенный Алтаном, резал внутренности капитана при каждом его движении или вдохе. Спустя мгновение Бернар снова закричал.
– Ради крови святого Иакова! – воскликнул кто-то рядом с ним.
Тангейзер подумал, что кто-то молится о чуде. Но, увидев склонившуюся к Гарнье фигуру, понял, что ошибся. Человек выпрямился. Это был лейтенант Бонне. После того как Матиас покинул Нотр-Дам, этот рьяный маленький поганец доставлял ему больше всего неприятностей. Первым побуждением рыцаря было прикончить его, но провоцировать милицию показалось ему неразумным. Госпитальер заколебался и тут же получил подтверждение, что нерешительность до добра не доводит.