– Ради крови святого Иакова! – снова крикнул Бонне. – За Бога и короля!
Толпа взревела, поначалу нестройно. Но призыв был подхвачен.
Мальтийский рыцарь подстрелил лейтенанта, и тот упал на своего командира, умножив его мучения.
Тангейзер отвернулся.
Орланду к тому времени уже перебрался через борт ялика.
Гриманд обеими руками держал алебарду. Малан что-то кричала ему.
– Паскаль! – позвал ее Матиас.
Девушка умолкла и посмотрела на своего учителя. Тот указал ей на ялик.
Потом он снова повернулся к толпе.
Задние ряды напирали, вытолкнув двух «пилигримов» на плашкоут. За ними прыгнул третий, уже по собственной воле, а затем и четвертый. Иоаннит подождал, пока враги собьются в кучу, и выпустил стрелу в первого. Оперение исчезло в животе его жертвы, и она упала, а следующий за этим человеком ополченец опустился на колени – окровавленная стрела торчала у него в паху. Тангейзер вставил в лук последнюю из зажатых в кулаке стрел и выстрелил в двух следующих «пилигримов», пригвоздив их друг к другу и сделав похожими на двух собак во время случки. Все мышцы у него уже болели от усилий, которые требовались, чтобы натянуть лук Алтана. Поведя плечами, рыцарь оглянулся.
Гриманд алебардой приподнимал утку. После каждого движения он останавливался – приступы боли то захлестывали его тело, то отступали. Только Париж мог породить этого силача, и только Парижу под силу было его сокрушить. Все, что осталось у Инфанта Кокейна – почти ничего, не будь его сердце таким большим, – он вложил в это последнее усилие. Освободить детей, которые освободили его.
Госпитальеру было жаль оставлять Гриманда. И он был рад, что не видит Паскаль. Все, кто должен был плыть в ялике, уже сидели на своих местах. Все, кроме него. Матиас снова повернулся к берегу.
Энтузиазм «пилигримов» на причале несколько остыл, и никто больше не решался прыгнуть в плашкоут.
На берегу, на пристани и на площади, все еще звучали насмешки и воинственные крики, но никто не проявлял желания подкреплять слова действием. Все только кричали, призывая сражаться во имя Бога и короля. Бог. Король. Святой Иаков.
Святой Иаков. Ради его святой крови.
Кровь, кровь, кровь…
Эти слова не оскорбляли бы так сильно мальтийского рыцаря, знай выкрикивавшие их люди, о чем говорят. Тело Тангейзера было покрыто густой, чернеющей слизью, местами до половины дюйма толщиной. Это была кровь людей, которых он презирал. И невероятная, невиданная прежде усталость. В желудке у него было пусто. Хотелось пить, и болели ноги. И во всем этом не было никакой необходимости.