— Не знаю. Не спрашивал, — слукавил Владимир Александрович, чтобы не расстраивать общего юного друга окончательно.
Тот тоже предпочел замять деликатную тему:
— Наверное, правильно… Езжай, Саныч, домой!
— Борис, ты точно справишься? Спасешь жениха?
— А мне чего? Стой себе, изображай громоотвод — пока она весь яд не выпустит… Дружба — святое дело! Мужская солидарность.
— Кстати, анекдот на эту тему есть…
— Стоп! В следующий раз. — Виноградов ощутил вполне конкретные физиологические позывы. Довольно естественно, но крайне неудобно при нашем ненавязчивом сервисе — здесь туалета не было, придется нести себя вместе с потребностями аж до дома. — Пардон, мужики…
— Ладно, Саныч, дуй! Мы сейчас допьем и тоже снимемся.
— Счастливо. Не обижайтесь!
— Да брось… мне же больше достанется. Может, еще подружка какая-нибудь случайненько…
— Я тебе звякну. Дома будешь?
— Ну, Лелик — куда же я денусь? С подводной лодки?
— С какой лодки?
— Ты что — не слыхал? Прикол! Я расскажу… наливай.
Направляясь к выходу, Виноградов успел услышать начало древнего анекдота в изложении разгулявшегося Бориса.
Куранты на здании Думы отмеряли сколько положено — по-питерски вежливо и с некоторой ленцой. Потом чуть помедлили и добавили еще один удар.
Наверное, в этом был своеобразный шик.
— Одно. За две пятьсот.
— Какое?
— Ну-у… черносмородиновое. Рекомендуете?
— Пожалуйста!
Продавщица передала из рук в руки немного измятый с боков, но прохладно-пружинистый вафельный стаканчик.
— Спасибо.
— Ваши пятьсот… — Девчонка была молодой, наивной, несмотря на прошлогоднюю пылкую любовь с одноклассником, закончившуюся стремительным абортом, поэтому загадала: если покупатель откажется от сдачи, то…
— Не надо! — отмахнулся потенциальный суженый.
Продавщица решила, что больше всего он похож на Ван Дамма. И немного на того парня из «Ист севентин», гитариста — только светло-русый, почти блондин. Хотя постарше… Лет тридцать? Сорок? Она пока еще не очень разбиралась — ют так, навскидку.
— Ка-ак же? Постойте!
Но мужчина уже терялся в толпе, унося с собой самое вкусное в мире мороженое и непоруганную холостяцкую свободу. Казалось, под подошвами его фирменных кроссовок жалобно крошатся трепетные осколки незамысловатого девичьего счастья.
— Коз-злы… — собирательно высказалась продавщица вслед, и выцветшая за лето бахрома рекламного зонтика над ее лотком печально зашевелилась, выражая согласие.
— Девушка-а…
— Чего?
— Мне стаканчик один.
— Вафельный?
— А какие есть?
— Все написано! Вон, перед носом… Очки купите, если неграмотный.
— Как не стыдно! Такая красивая…