Эммелина сожгла письма Жильбера и, принеся эту горестную жертву, сберегла лишь один листок, на котором рукой ее любовника было написано: «Ради вас сделаю все на свете!» Перечитав эти слова, она не могла решиться уничтожить обрывок – это было последнее прости бедного Жильбера. Она вырезала ножницами эту строчку из письма и долго носила на груди, у сердца, эту полоску бумаги. «Если мне когда-нибудь придется расстаться с ней, – писала она Жильберу, – я лучше ее проглочу. Жизнь моя теперь словно щепотка пепла, и, поверите ли, я не могу без слез смотреть на потухший камин».
Вы, пожалуй, спросите меня, – а была ли Эммелина искренна? Не делала ли она попыток увидеться с любовником? Не раскаивалась ли в принесенной жертве? Не думала ли она изменить свое решение? Да, сударыня, думала, – я не хочу рисовать Эммелину ни лучше, ни более твердой, чем она была в действительности. Да, она пыталась лгать, обманывать мужа; несмотря на все свои клятвы, свои обещания, свои муки и раскаянье, она свиделась с Жильбером и за два часа, проведенных с ним, вновь узнала блаженство безумной страсти и любви; но, возвратившись домой, почувствовала, что она больше не может ни обманывать, ни лгать; скажу вам больше – то же почувствовал и сам Жильбер и не просил у нее нового свидания.
А путешествие свое он все откладывал и даже не заговаривал больше о нем. Вскоре ему уже захотелось убедиться, что он стал спокойнее и что не будет никакой опасности, если он никуда не поедет. В письмах к Эммелине он упрашивал ее позволить ему провести зиму в Париже. Она колебалась и, отказываясь от любви, начинала говорить о дружбе. Оба искали всяческих поводов продлить свои страдания, хотя бы зрелищем взаимных мук. Чем все это могло бы кончиться? Право, не знаю.
IX
Кажется, я уже говорил вам, сударыня, что у Эммелины есть сестра. Это высокая красивая девушка, и к тому же добрейшей души. То ли от чрезвычайной застенчивости, то ли по какой-либо иной причине она при редких встречах с Жильбером разговаривала с ним крайне сдержанно, почти с отвращением. А Жильбер держал себя ветреником, беседу вел просто и непринужденно, но иной раз говорил вещи, которые могли оскорбить высокое целомудрие и девичью скромность. Даже самый характер Жильбера, его непосредственная и восторженная натура не должны были вызывать никакой симпатии в суровой Саре – так звали сестру Эммелины. Итак, несколько учтивых слов, которыми иной раз им приходилось обменяться, несколько комплиментов Саре, когда она пела в кругу знакомых, да иногда приглашение на кадриль – вот и все, чем ограничивалось их знакомство, дружба меж ними не завязывалась.