– Слушай, ну, прости, я ж не сам. Меня Чирков тогда попросил, а я ему должен был… Я ж не знал, что он задумал… – Голос прервался, слышалось тяжелое дыхание и нехорошие тихие шорохи. Олегу показалось, что Матвеев снизу скребет ногтями по дереву, и он передернулся.
– Брешешь, сучий ты потрох, – продолжал Морок, – все ты знал, паскудник! Долг, значит, отрабатывал… Я тебе сейчас устрою отработку. – И замолотил кирпичом по балке, громко и ритмично, точно гвозди заколачивал.
– Отрабатывал, да! – заорал в ответ Матвеев. – Стас меня прикрыл, когда мне злоупотребление должностными полномочиями, повлекшее тяжкие последствия, впаять хотели! Помог, отмазал и ничего взамен не просил, я три года ждал. А тут отработал – и в расчете…
Морок занес кирпич над балкой, но вдруг задумался, опустил руку и сказал, глядя на Олега:
– Ух ты! Злоупотребление и тяжкие последствия. Как интересно. Ты не против, если я подробности узнаю?
Он включил фонарик, осветил малость покореженную кирпичом балку, развалины и довольно глубокую вмятину над тем местом, где полагалось находиться матвеевской макушке.
– Валяй! – Олег отвернулся от слишком яркого света, прислонился к стене.
Разговор не клеится, его понесло не в ту степь, а времени у них нет. Мобильник Матвеева заверещал уже другим мотивом, но ответить бывший опер не мог при всем желании, но это ровным счетом ничего не значило. Матвеева уже ищут, может, даже коллег бывших на ноги подняли, и те землю роют.
– Я быстро. – Морок точно читал его мысли, перебрался поближе к центру балки и произнес, наклонив голову вниз: – Давай, дядя, расскажи, в чем ты там провинился.
Матвеев вдруг зашелся в надрывном кашле, долгом, тяжелом до икоты и спазмов. Потом грянулся чем-то в крышку, застонал и проговорил срывающимся голосом:
– Баба одна заявление написала, что сожитель ее с детьми порезать грозит. Я приехал, посмотрел: в квартире гадюшник, трое детей без штанов ползают, баба четверым или пятым беременна, а ее типа «муж» на диване дрыхнет, то ли пьяный, то ли обколотый. Ну, я и забил на это дело, отписался, что сведения не подтвердились, дело открывать не стал, а через неделю эту бабу соседи нашли, когда та уже вонять начала. У нее только в живот шесть ножевых было, плюс в глаз ей нож воткнули, а детям и по одному хватило. Тут заява ее всплыла, мне двести восемьдесят пятая часть третья светила, и Стас предложил соседей ее опросить. Сам поехал, а потом привез показания двух свидетелей, которые видели, как та баба сама за мужиком своим с ножом гонялась, в общем, не в себе была, и «дурка» по ней плакала, так что сама виновата….