— Старшина Крепов, танковый десант, — чётко приложился ладонью к пилотке без звёздочки первый. — Сталинградский фронт.
— Первая школа баянистов Второй Украинской филармонии[83], — криво усмехнулся второй.
— Понятно, штрафбат. Звание? — уточнил Новик.
— Не стесняйтесь, капитан, — неожиданно подмигнул бывший штрафник, но не так, чтобы развязно или панибратски, но на равных, по-свойски. — Побуду рядовым, сколько понадобится. А бог даст, вернёмся — так, глядишь, я ещё за тебя походатайствую.
Секунду Александр смотрел на него с удивленно вздёрнутой бровью, но в конце концов кивнул:
— Понятно, коллега.
Из эсэсовцев к бункеру под «силовым хозяйством» метнулся один только Патрик Лаваль, раненный в мякоть на боку, но сумевший отлежаться «мертвее мёртвого», даже когда его «труп» обирали насчёт курева и оружия.
Странное дело, но ротенфюрер Герман Гернгросс, оставшийся стоять в сторонке с открытым ртом, никого не заинтересовал, словно каменная «скифская баба», торчащая в степи только для удобства стервятников, высматривающих сусликов и полёвок.
На «эту» тоже примостился было согнанный в начале перестрелки рыжий копчик, но Герман вяло отогнал его, словно от слепня отмахнулся…